Покойного экс-министра обороны Павла Грачева в свое время как-то очень неожиданно начали ругать демократы. Тогда, в 1994 году, еще в ходу был этот термин — демократами называли тех, кто поддерживал постсоветскую власть, но кто тем не менее не принадлежал к хозяйственникам или отраслевикам. Кто любил Запад и кто поддерживал курс на ускоренную приватизацию. Менее всего в понятие «демократ» входила тогда любовь к демократии. Напротив, было совсем даже естественно, что человек, называвший себя демократом, мог одновременно с симпатией относиться к какому-нибудь авторитарному модернизатору типа Пиночета или даже Сухарто.
Ну так вот, в какой-то момент демократы стали все как один поносить министра обороны. За развал Вооруженных сил, за коррупцию, наконец, за пресловутый «Мерседес». Это произошло еще до начала первой чеченской войны и даже до неудачного ноябрьского штурма Грозного завербованными наемниками. Это произошло 18 лет назад, в октябре 1994 года, после трагической гибели журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова. Тогда главный редактор этой газеты сказал, что все нити ведут, в частности, к Грачеву, и с этого момента демократическая пресса начала клеймить министра обороны в один голос с левопатриотической.
В какой-то момент возникло ощущение, что Грачев помирил недавних противников, которых разделила кровь октября 1993 года. Павел Сергеевич стал буквально воплощением всего того негативного, что родилось вместе с судьбоносным августом 1991-го и что игнорировать не могли ни правые, ни левые. Ни даже прямой выдвиженец Грачева генерал Лебедь, сидевший в Приднестровье, но уже начинавший во всеуслышание ругать своего начальника.
Только спустя два года выяснилось неожиданное. Что Грачева прессинговали не только в полном согласии коммунопатриоты и демократы, но и паркетные соперники из иных силовых структур и службы президентской охраны, и что позиция генерала Лебедя обусловлена отнюдь не только внезапным прозрением, но и прямым контактом с теми из силовиков, кто с нетерпением ожидал падения Грачева, то есть с Коржаковым, Барсуковым и компанией. Они, кстати, этого падения дождались, отпраздновали победу и были выброшены из власти в течение 3–4 последующих дней. Ельцин прекрасно понимал, что нельзя усиливать одну часть силовиков за счет другой, если резко ослабляется одна сила, следует ослабить и противоположную. Таков закон политического равновесия.
Интересно, однако, другое. Почему объектом атаки либералов был избран именно Грачев и почему с этого времени противостояние либералов и силовиков во власти так и не прекратилось, хотя о Грачеве, как и о его тогдашних соперниках, все давно позабыли? Мне кажется, проблема вот в чем. Еще в советские годы те представители экспертных кругов, которые планировали либеральные реформы, понимали, что эти реформы предстоит осуществлять в условиях полуавторитарного режима. Если так, то для этого нужна опора на силовые структуры. Не случайно все те годы если кого и поминали из политиков, так в первую очередь Бонапарта, Пиночета и де Голля. И, конечно, трагический 1993 год убедил либералов в том, что без силовой поддержки то, что они называли реформами, произвести было невозможно.
Однако силовики силовикам рознь. Грачев представлял собой такого генерала, который менее всего напоминал собой Пиночета.
Прежде всего его мало интересовала политика. Он ведь за все время борьбы с ним не сделал по существу ни одного политического заявления, один раз крепко высказался по поводу «гаденышей» и по поводу «мальчиков, умирающих с улыбкой на устах». Да и после отставки почти ничего не обсуждал и не комментировал, хотя, думаю, ему было что рассказать о Ельцине и его сподвижниках.
Потом Грачев был слишком привержен армейским корпоративным интересам. А роль армии при нем весьма усилилась: в 1992 году наши Вооруженные силы решили — причем в нашу пользу — сразу несколько вооруженных конфликтов на территории бывшего СССР: в Абхазии, Таджикистане и Приднестровье. Еще немного — и армия во главе с Грачевым стала бы главной политической силой в России. Именно она в этом случае ставила бы будущих королей. Кто мог это допустить?
Грачев, казалось, сам не понимал той игры, в которой он, в общем-то, случайно оказался. А, может быть, как раз понимал и предпочитал играть непонимающего. Если бы он попытался хотя бы один раз сыграть роль политика в ситуации, когда объективно история делала шаг ему навстречу, то столкнулся с гораздо более организованным и массивным сопротивлением. А так роль армейской оппозиции пришлось сыграть вначале Лебедю, а затем Рохлину, более популярным генералам с гораздо более трагической судьбой.
Грачев стал как бы первым силовиком, на котором была отработана стратегия борьбы с силовиками как классом. Демократы и медиакласс хотели чувствовать, что обладают оружием устранения с поля несимпатичных им генералов. Когда в один год в течение одной недели Ельцин избавился и от Грачева, и от Коржакова, казалось, обнаружен тот самый инструмент силовой ротации — избирательная кампания, в ходе которой роль силовиков заметно снижается, а роль медиакласса существенно увеличивается.
И Ельцин, трепетно охранявший свой силовой баланс, который пережил все ужасы первой чеченской, не мог ничего поделать. Конечно, это ничуть не подорвало возможности силовиков как таковых, но роль конкретно армии в российской политике с момента отставки Грачева неуклонно снижалась. Пока наконец Министерство обороны не стали возглавлять вначале политические назначенцы из совсем другого ведомства, а потом и просто экономические менеджеры. Как внутриполитическая сила армия перестала существовать.
В отличие от Рохлина Павел Сергеевич Грачев этому процессу видимым образом не сопротивлялся. Трудно сказать, что произошло бы в том случае, если бы на его месте оказался человек с похожим спокойным характером, но совсем другими амбициями. Мог ли бы он конвертировать успехи русского оружия в ближнем зарубежье в свой личный политический успех? И стал бы этот человек российским Эйзенхауэром или де Голлем, или же отечественным вариантом аргентинских горе-генералов типа Виделы и Гальтери? Этого уже никто никогда не узнает, история выбрала для себя иной маршрут, и надо сказать, что покойный генерал невольно этому поспособствовал.
