Гергиев поздравил Щедрина шестью часами музыки
В Москве завершился самый крупный за последние годы монографический фестиваль, посвященный живому композитору. Столичная филармония — скорее подсознательно, чем с умыслом — выстроила исполнительские силы строго по рангу. Четыре концерта поделили меж собой Михаил Плетнёв, Владимир Юровский и Валерий Гергиев — лидеры неофициального рейтинга нынешних российских дирижеров, причем последнему как бы в счет его незыблемого первенства достались аж два вечера общим хронометражем в шесть часов.
Себе на подмогу петербургский маэстро позвал четверку пианистов из своего постоянного пула — Алексея Володина, Дениса Мацуева, юную кореянку Йол Юм Сон и восторженного финна Олли Мустонена: каждому досталось по фортепианному концерту юбиляра. Днем ранее в окружении мариинских оркестрантов солировали гобоист Алексей Огринчук и виолончелист Александр Бузлов. Все это время, бодро выбегая на сцену (заботливая филармония, после того как в первый вечер Щедрину пришлось вспрыгнуть на эстраду, приставила специальную лесенку), композитор сиял безбрежной искренней улыбкой.
Щедрин вообще всегда выглядит человеком счастливым и в отличие от большинства композиторов ХХ века открыто в том признается. И музыка его, из которой, как из торбы, разлетаются во все стороны частушки, звоны, джазовые ритмы, всегда считалась по преимуществу светлой и беспроблемной. Гергиев показал, что этот гладкий фасад не исчерпывает ни личности Щедрина, ни его искусства.
Сидя рядом с царственной Майей Плисецкой, композитор заметно нервничал, вслушиваясь в свои партитуры. Его пальцы синхронно с игрой солистов воспроизводили пассажи из фортепианных концертов. В том числе из трагического Третьего.
Предыдущий вечер Гергиев вообще едва ли не целиком посвятил Щедрину «темному», совершив тем самым маленький просветительский подвиг. Ведь не было ничего проще, чем нашпиговать программу известной, яркой, проверенно успешной музыкой, но Гергиев дал один за другим три крупных симфонических опуса, трудных и не во всем удачных. А после антракта, когда часть публики предсказуемо променяла номерки на шубы, продолжил не менее сумрачной монооперой «Клеопатра и змея», написанной для Анны Нетребко (с ее ролью прекрасно справилась молодая солистка Мариинки Екатерина Гончарова).
И тут, дойдя до точки замерзания, Валерий Абисалович совершил трюк, столь же простой, сколь и необходимый. Сиганув из 2012-го, года «Клеопатры», в 1956-й, он сыграл ослепительно веселого «Конька-Горбунка», в котором беззаботность соцреализма счастливо уживается с дерзостями а-ля Стравинский. Зал ликовал, а Гергиев закрепил эффект тонким шедевром «Озорные частушки». Да, маэстро в итоге вернулся к «фасаду» Родиона Щедрина — но лишь после исследования нескольких потайных комнат.
Парадокс славы Щедрина в том, что его фамилию в стране знают все, но если спросишь про музыку — в лучшем случае споют «Не кочегаров» (агрессивный парафраз на которых сыграл на бис Денис Мацуев) или что-нибудь из «Кармен-сюиты».
Зал имени Чайковского тем не менее был переполнен. Когда он взрывался овацией в адрес Майи Михайловны, казалось, люди пришли посмотреть на ее знаменитые пассы. Спекулянты у входа, кричащие «Мацуев, Гергиев», недвусмысленно расставляли свои приоритеты. На некоторых заходящих в партер влиятельных персон в пиджаках и в рясах, вероятно, повлиял вес юбилейной цифры. И все-таки в этом медийном мельтешении Щедрин не потерялся. Благодаря упертости Гергиева и себя самого, не боявшегося сочинять непопулярные вещи после громких успехов молодости.
Где-то посередине между этими странными людьми, сочиняющими и играющими «непонятную музыку», и скоплением счастливых медийных обстоятельств и случилось это маленькое чудо — на излете 2012 года в российской столице живой академический композитор, как в былые времена, собрал полные залы.
