На прошедшем в Вашингтоне семинаре-презентации нового доклада Центра стратегических и международных исследований «США и Центральная Азия после 2014 года» были высказаны два в стратегическом плане противоположных взгляда о целях, перспективах и роли США в этом регионе.
Одна точка зрения, озвученная Фредом Старом, директором Института стран Центральной Азии и Кавказа, подержанная подавляющим меньшинством участников, сводилась к тому, что Средняя Азия имеет самостоятельное значение для США. Даже после ухода из Афганистана этот регион будет представлять значительный интерес для американской внешней политики.
Другая точка зрения, выраженная Томом Грэмом, поддержанная Энди Качинсом, мною и большинством аналитиков, сводилась к тому, что этот регион имеет периферийное значение для американской внешней политики. Сегодня США сталкиваются с огромным количеством внутренних вызовов социально-экономического характера и с не меньшим количеством внешних вызовов, идущих из более важных для США регионов, таких как Северная Африка, Ближний и Дальний Восток. Учитывая сокращающиеся ресурсы и возможности США в мире, очевидно, что после ухода американских войск из Афганистана резко уменьшится интерес к этому региону со стороны Вашингтона.
При этом отмечалось, что США все равно будут стараться, даже при уменьшении своих возможностей, добиваться двух целей в этом регионе: с одной стороны, продолжать укреплять суверенитет и независимость центральноазиатских государств и, с другой стороны, не допускать резкого усиления влияния России и Китая.
Комментируя высказанные позиции по данному вопросу, я выразил свое видение развития ситуации, которое, на мой взгляд, скорее всего, будет превалирующим в поведении как самих государств Центральной Азии, так и таких внешних крупных акторов в этом регионе, как США, Россия, Китай. Учитывая растущую мощь и экономическую экспансию Китая в этот регион, в обозримой перспективе, скорее всего, США не будут рассматривать Россию как главную угрозу суверенитету центральноазиатских государств. Учитывая свой сокращающийся потенциал для проведения активной политики в этом регионе и осознавая, что чрезмерное усиление Китая в этом регионе — это угроза долгосрочным интересам США, Вашингтон будет в большей степени заинтересован в партнерстве с Россией и в создании определенного баланса по сдерживанию Китая.
Мне кажется, что российская обеспокоенность присутствием США в этом регионе во многом была связана с тем, что в 1990-е годы и в начале 2000-х Россия имела недостаточно ресурсов и не обладала достаточной консолидированной государственной властью для того, чтобы быть самостоятельным и эффективным игроком в этом регионе, и поэтому опасалась, что США не только усилят свои позиции в этих государствах, но и оттуда будут оказывать влияние на внутриполитические процессы в России, пытаясь держать ее в качестве послушного младшего партнера, как это имело место в 1990-е годы. Сегодня Россия достаточно сильная, для того чтобы не бояться возможного американского влияния из этого региона и чтобы играть роль самостоятельного и эффективного партнера в треугольнике Россия–США–Китай.
На мой взгляд, учитывая изменение соотношения сил в связи с ростом китайского присутствия и сокращением возможностей и ресурсов США, определенное американское присутствие в этом регионе и после вывода войск из Афганистана может быть вполне приемлемым для Москвы, чтобы не допустить как чрезмерного усиления китайского влияния, так и экспансии исламского экстремизма. Так как у России нет ни желания, ни ресурсов для одностороннего доминирования в этом регионе, по крайней мере, в ближайшие годы, политика по формированию выгодного для России баланса была бы весьма желательной.
Нельзя в этом контексте не упомянуть и о возможных изменениях в позициях самих центральноазиатских государств. После распада Советского Союза они изо всех сил старались сохранять и укреплять собственную независимость и суверенитет, все еще по инерции боялись восстановления Советского Союза, и в этом отношении Россия все еще воспринималась ими как потенциальная угроза. Однако при нынешних угрозах стабильности и самостоятельности этого региона, которые на данный момент исходят со стороны исламского фундаментализма («Талибан», «Аль-Каида» и т.д.) и, с другой стороны, чрезмерного китайского доминирования, лидеры этих государств также будут вынуждены искать баланса сил между великими державами, вовлеченными в этот регион с тем, чтобы сохранить собственную независимость и суверенитет. И в этом отношении усиление «Талибана» и радикальных исламистских групп в сопредельных государствах, ослабление как желания, так и возможностей США быть решающим фактором в этом регионе, скорее всего, подтолкнут лидеров этих стран к поиску более тесных отношений с Россией. Особые возможности для усиления российского влияния создаст также предстоящий в обозримой перспективе процесс передачи власти новым правителям в среднеазиатских государствах, что всегда сопровождается резким ростом политической нестабильности, с которой, как правило, политики в рамках существующих в Центральной Азии режимов не справляются без серьезного внешнего вмешательства.
В заключение я хотел бы подчеркнуть, что России не следовало бы на данном этапе предлагать или не дай бог навязывать свою дружбу странам Центральной Азии, а скорее следовало бы держать определенную паузу и даже некоторую дистанцию, чтобы эти страны сами просили более тесного сотрудничества с Россией. И самое последнее: в связи с вышесказанным мне вспоминается мой разговор многолетней давности в Бишкеке с Розой Отунбаевой, в то время министром иностранных дел Киргизии, когда она объясняла, почему киргизы в свое время, в XIX веке, сделали осознанный и добровольный выбор между тремя возможностями потери своей самостоятельности — исламским миром, Китаем и Россией — в пользу России. Мне кажется, что и сегодня, правда, в новом международном контексте, снова перед центральноазиатскими странами стоит выбор стратегического союзника, и в этом отношении у России снова появляются возможности быть реальным и очень важным фактором и желанным партнером для стран этого региона.
