Йос Стеллинг: «Моя публика — женщины. Они легче плачут»
Ежегодный фестиваль «Черешневый лес» открылся показом фильма «Девушка и смерть» Йоса Стеллинга. После премьеры с голландским режиссером и сценаристом, снявшим в своей картине Ренату Литвинову, Сергея Маковецкого и Леонида Бичевина, встретился корреспондент «Известий».
— Сюжет вашего фильма похож на «Даму с камелиями». У вас есть, например, сцена, где герой выигрывает в карты и говорит героине, что эти деньги — плата за ее интимные услуги.
— Все любовные истории похожи друг на друга. Два человека стремятся друг к другу, и все, что нужно сделать, — это создать для них проблемы. Здесь трудно быть оригинальным. И персонажи всегда одни и те же: плохой парень, хороший парень. Оригинальность создается, скорее, контекстом. Это напоминает игру в шахматы. Все шахматные партии разные, но фигуры одни и те же. Я очень люблю «Даму с камелиями», это прекрасная история. Но дело не в этом. Я решил сделать игру в карты, потому что карты — метафора жизни и очень кинематографичная вещь. Двое сидят напротив друг друга, смотрят друг другу в глаза, один из них прячет карты в рукаве...
— Почему вы решили сделать героев, Николая и Нину, русскими?
— Здесь есть несколько причин. И в первую очередь — практические. Я хотел снова поработать с Маковецким. Кроме того, в этот период, XIX век, многие люди путешествовали из Москвы в Париж и из Парижа в Москву. И я подумал, что можно взять место посередине — отель. Это прекрасное место: встречаются разные люди, говорят на разных языках, приезжают, уезжают. Отель — один из главных героев фильма.
— Отличается ли игра русских и европейских актеров?
— Люди обычно говорят «актеры», объединяя их в некую группу, хотя все актеры индивидуальны. Рената совершенно иная, нежели Маковецкий, Маковецкий сильно отличается от Леонида. Но все русские актеры очень дисциплинированные. В сцене с карточной игрой, где герою надо виртуозно тасовать колоду, Леонид показывал все эти фокусы по-настоящему. Он тренировался три месяца ежедневно. В отеле, во время завтрака, постоянно. Я не уверен, что голландские актеры способны на такое.
— Насколько комфортно вам было ставить русскоязычные сцены? Как вы вообще воспринимаете русский язык?
— Когда я создавал сценарий, то сначала написал все на голландском, затем перевел на русский, а затем с русского назад, на голландский. И увидел, что текст стал намного богаче. У нас в голландском нет таких поэтичных выражений. Голландцы — очень прагматичный народ. В фильме три языка: немецкий, французский и русский. Французский используется для любовных историй. Русский — это меланхолия, ностальгия по дому, по России. А немецкий язык хорош для отельного бизнеса: деньги, счета.
— Один из главных символов фильма — томик стихов Пушкина.
— Я очень люблю повести Пушкина. Благодаря им я стал лучше понимать образ мысли русских. А в фильме я использовал «Я помню чудное мгновенье» как самое известное стихотворение в мире.
— Как вам кажется, насколько образ современной России отличается от образа, созданного в нашей классической литературе? Люди остались такими же?
— Я не могу говорить о русских, как о множестве людей. Все они индивидуальны. Но что мне нравится в русских вообще — это их возвышенность и чуткость ко всему визуальному. Расскажу вам одну историю. Я был в Русском музее в Санкт-Петербурге, стоял перед иконами и спросил у сопровождающих меня русских: «Что вы находите в таких изображениях? Они плоские, похожи друг на друга, в них нет эмоций». Мне ответили, что эмоции не на самих иконах. Они — в людях, смотрящих на них. Это, на мой взгляд, особенность русских. Они способны к активному всматриванию.
— Почему вы пригласили на роль Ренату Литвинову? В каких фильмах вы ее видели?
— Я вообще не видел фильмов с ней. Она просто пришла на пробы, я почувствовал ее сильное рукопожатие и понял: да, это она.
— Следите ли вы за современным русским кино?
— Да, конечно. Я видел много прекрасных фильмов. К сожалению, они мало идут на Западе. Даже Сокуров.
— А старое кино? Тарковский, например?
— Я люблю Тарковкого, но только его фильмы, снятые в России. Последние два фильма — «Ностальгия» и «Жертвоприношение» — мне не нравятся. Мне кажется, в них он потерял Россию. И потом, мне не нравится у Тарковского ускользающий сюжет, размытые диалоги. У него красивое изображение, но диалоги все запутывают. Приходится задумываться, размышлять. Это слишком интеллектуальное, нарочито элитарное кино. А я не хочу думать, я хочу чувствовать. Вы же не думаете, когда слушаете музыку. Вы просто чувствуете.
— Вы против того, чтобы ваши фильмы относили к интеллектуальному кино?
— Я не чувствую себя создателем интеллектуального кино. Когда я даю интервью, то да, я начинаю размышлять, анализировать, пытаюсь объяснить, что я хотел сделать. Утром я не очень интеллектуален, но к вечеру становлюсь интеллектуальнее (смеется). Но вообще в Европе не зацикливаются на этом. А вот русские... Тарковский — он как будто сидит на некой вершине, ощущая себя создателем «интеллектуального». И другие русские режиссеры, даже Сокуров. На самом деле, они очень милые люди, не лишенные чувства юмора. Но как только оказываются на публике, сразу становятся «интеллектуальными». Когда мы стояли с Маковецким у входа в этот театр, мы много веселились, смеялись. Но как только зашли внутрь, он сразу изменился, посерьезнел. Раздавая интервью, иногда очень резко отвечал журналистам. Я сказал: «Что ты делаешь? Будь милым!». Но он уже играл совсем другого человека. Я не знаю, как это объяснить. Ой, боюсь, после этого интервью он больше не снимется у меня (смеется).
— Вы много говорите о чувствах. Не боитесь, что ваш фильм сочтут слишком сентиментальным?
— Да, такая опасность есть. Здесь надо тонко чувствовать грань. Но, вообще, я заметил, что мой фильм лучше воспринимают женщины. Мужчины больше анализируют сюжет, а женщины смотрят шире, чувствуют эмоциональную связь с персонажами. Есть такая мысль: если в кадре едет автомобиль, то мужчина будет смотреть на него, а женщина — на того, кто в нем сидит. Но, вообще, я говорю даже не столько о мужчинах и женщинах в смысле пола, сколько вообще — о мужском и женском начале. Моя публика — это женщины. Они легче плачут.
— Вы хотите, чтобы зрители плакали во время фильма?
— Конечно! Это же чистая эмоция.
Маковецкий и Литвинова исполнили гимн романтизму
Йос Стеллинг снимает уже второй фильм подряд с русскими актерами в главных ролях. В прошлой картине, «Душка», в центре внимания был Сергей Маковецкий. В «Девушке и смерти», где он играет русского врача Николая в зрелости (роль юного Николая исполняет Леонид Бичевин, известный по фильмам Алексея Балабанова «Морфий» и «Груз 200»), актер находится в кадре сравнительно недолго, но именно его персонаж стал главным героем картины.
Начинается фильм с приезда Маковецкого в заброшенный отель в немецком местечке. Он находит могилу своей возлюбленной, кладет на надгробный камень белые розы и пробирается в полуразвалившееся здание гостиницы.
Много лет назад Николай останавливался здесь, когда ехал во Францию учиться на врача. Увидев красавицу Лизу, влюбился и решил задержаться. Местная приживалка Нина (Рената Литвинова), тоже русская, помогла Николаю познакомиться с девушкой, но предупредила, что Лиза — жена старого графа, владельца отеля, который не потерпит конкурента. Сердце Лизы между тем открылось для любви — растроганная белыми розами, присланными Николаем, она не в силах была бороться с зарождающимся чувством.
Йос Стеллинг, впрочем, периодически разрушает возвышенный тон, вводя комические эпизоды: так, героиня Ренаты Литвиновой, пытаясь задержать слугу графа, преследующего Лизу, отдается ему прямо в холле гостиницы. Граф, увидев это, начинает избивать слугу тростью, но тот не в силах остановиться.
Главный вопрос, который остается после просмотра фильма, — зачем понадобились режиссеру русские персонажи. В Николае нет ничего типично русского. Ну разве что признается он в любви цитатой из Пушкина и в одном из наиболее трогательных моментов поет смертельно больной Лизе колыбельную на русском.
В персонаже Ренаты Литвиновой «русское» чувствуется сильнее, но сыграй эту роль любая другая актриса, и это опять-таки была бы обычная европейская героиня. Просто Рената умеет привнести свою индивидуальную, неповторимую интонацию в любой диалог или фразу, присвоив и «обренатив» ее.
А вот роль среднестатистической красавицы Лизы, доверенную голландке Сильвии Хукс, вполне могла исполнить и наша соотечественница, хотя это не значит, что исполнение Хукс — плохое.
Так что диалог культур, задуманный Стеллингом, здесь, скорее, не получился. Зато получился интернациональный ностальгический гимн эпохе романтизма — красивой, трагической и сентиментальной.
В россиийский прокат фильм выходит 16 мая.
