Алекс Ростоцкий: «Обычных людей крайне интересуют необычности других»
С 23 по 25 августа в Москве пройдет XVI фестиваль «Джаз в саду «Эрмитаж». С основателем фестиваля, лидером ансамбля «Джаз-бас театр», композитором Алексом Ростоцким встретилась корреспондент «Известий» Виктория Иванова.
— В чем уникальность вашего мероприятия?
— Джаз — очень демократичная музыка, во всем мире фестивали на открытом воздухе пользуются популярностью. Нам хотелось, чтобы в центре Москвы в августе тоже было такое событие: чем Москва хуже? Другое дело, что у всех организаторов фестивалей разные предпочтения. Одни любят мейнстрим, другие — фьюжн. Наш фестиваль начинался со смешанных стилей, а уже потом стал более традиционным.
— Вы не каждый год становитесь его участником. Почему?
— Да, я не выступал на «Джазе..» три года. Но каждый год и не нужно выступать в одном и том же месте, это мое правило. Есть много других городов и стран.
— В этот раз вы представите программу «Метаморфозы».
— «Метаморфозы» — это то, что происходит со мной последние четыре года. Из обычного джазового музыканта я постоянно в кого-то превращаюсь. Кажется, сейчас я уже занимаюсь всем: выставками, концертами, перформансами, мультипликацией, документальным кино. Семь лет назад я начал рисовать: прошли выставки в России и Восточной Африке. В следующем году собираюсь в Америку, где будет большой перформанс: выставка, мультипликационный фильм «Метаморфозы» — наш совместный проект с фотографом Владимиром Куприяновым, а также саундтрек к нему, который я воспроизведу живьем на «электростанции»: девяти синтезаторах, управляемых двумя компьютерами. Буду создавать звуковые ландшафты и петь русские народные песни.
— Заниматься только музыкой вам стало скучно?
— В какой-то момент в музыке мне перестало хватать цвета и я начал восполнять этот недостаток живописью и кино. Я уже давно не занимаюсь просто джазом. Я хочу рассказать людям о России современным языком, в палитре которого множество того, что я люблю: и Мусоргский, и Шагал, и Лентулов. Я обожаю европейскую публику — там так тихо слушают, в России этого уже практически нет или мне не везет.
— То есть среди меломанов — кризис?
— Публика очень сильно меняется. Современные люди разучились видеть и слышать, но хочется верить, что это еще можно исправить. В разных жанрах искусств сейчас действуют новаторы, которые могут со временем изменить сознание людей. Хотя когда листаешь книги по историю искусств, понимаешь: всё гениальное, что было придумано, люди принимали только через много лет.
— Вы записали диск «Картинок с выставки» Мусоргского. Это как-то соотносится с вкусами вашей аудитории?
— Мне нравится этот проект, я работал над ним с большим энтузиазмом почти 10 лет. Для меня Мусоргский — самый выдающийся русский мелодист. Он заставляет меня фантазировать. После кропотливой работы c «Картинками» мне захотелось записать музыку памяти нашего современника, австрийского музыканта и композитора Джо Завинула. За время работы над этим проектом я приобрел несколько новых специальностей: стал программистом, дизайнером звука, звукорежиссером.
— Другие классики в планах также намечены?
— К 2015 году хотелось бы осуществить проект, посвященный Чайковскому. Сейчас об этом говорить еще рано, но ведь хочется, чтобы мечты сбывались. Над проектом будет работать московский композитор Александр Розенблат, а курировать его станет министерство культуры Удмуртии. В результате должны появиться фантазии на темы из опер и балетов Чайковского для симфонического оркестра и разных составов джазовых исполнителей.
— Но при этом жизнь Чайковского, особенно сейчас, накануне юбилейной даты, вызывает много противоречивых мнений.
— К сожалению, обычных людей крайне интересуют необычности других. Мне же интересней вникать в то, что написал великий композитор. Мусоргский — тоже неоднозначная личность.
— Особое внимание в вашем творчестве уделено Африке.
— Это мое последнее «приобретение». Сейчас я заканчиваю работу над новым альбомом «Песни озера Виктория и русских равнин», который познакомит любопытного слушателя с двумя «неизвестными» музыкальными культурами — африканским и русским фольклором. Я открыл для себя Африку, а потом самым неожиданным образом — Россию. Чем больше я путешествую и знакомлюсь с людьми, тем больше хочется разрабатывать новые культурные маршруты. Когда встречаешь, например, африканских аборигенов, у которых нет другого имущества, кроме того, что на них надето, начинаешь по-другому воспринимать жизнь.