От 1993-го — к Болотной
Строго говоря, книга называется «1993» — по событиям года, который сейчас признают не менее поворотным или, вернее, бесповоротным для страны, нежели 1991-й. Но и мостик, перекинутый к «болотному движению» вступлением и эпилогом, и подробность анализа позволяют сказать, что речь идет о психологии и даже физиологии современных гражданских выступлений в России вообще. Вопрос, которым задается автор, можно, наверное, обозначить так: что заставляет людей выходить на площадь и вставать под те или иные знамена?
Участие в федеральной тройке «Справедливой России» на выборах в Думу 2007 года, лихорадочная социальная и литературная активность обеспечили Шаргунову образ этакого московского голден боя, деятеля яркого, но несколько легковесного. В кругу писателей принято было считать, что едва ли не единственное, о чем он хорошо пишет, — это он сам.
Новая книга замечательным образом ломает этот стереотип: Шаргунова там нет или почти нет, а некоторая стилистическая наивность повествования, которую Сергей и другие «новые реалисты» в свое время использовали как фишку, здесь органична в силу того, что улица, вторгающаяся в политические игры элит, сама по себе неизбежно наивна.
События осени 1993-го занимают всего около трети романа, и не случайно. Автор подводит к ним через историю семьи. Муж, жена и дочка живут в Подмосковье. Не город и не деревня: ездят на работу в Москву, но есть в семье коза и свой огород. Муж — инженер-электронщик родом из-под Вятки. Талантливый, но одновременно простоватый, из мужиков бесконечно добрых по трезвости, но буйных во хмелю.
Жена — красавица с казачьими-татарскими кровями, жадная до жизни и удовольствий, умная по-бабьи и в то же время недалекая. Дочь — подросток-«вербочка», которой кажется, что родители за своими отношениями вовсе ее не замечают.
После того как «почтовый ящик», где работал муж, приказал долго жить, оба супруга подвизаются в аварийной службе, она диспетчером, он электриком. Бригады выезжают на вызовы в подземелья Москвы, где то и дело лопаются ржавые, еще советские трубы, искрят электрические коммуникации и бурлит кипяток. Видят, как город в буквальном смысле «коротит» — и в это же время, с весны до осени 1993-го, коротит всю едва наметившуюся политическую систему страны.
Между супругами, как между президентом и парламентом, обостряется давний конфликт: жена вышла замуж без особой любви, да и «не нагулявшись». Для мужа понятия «нагуляться» не существует вовсе: он обожествлял в свое время свою чистую прекрасную Леночку, и признание, что у жены до него был некий сосед, обрушило весь его мир. «Что за сосед? По планете, может быть?..» — иронизирует муж. «Вышла замуж... и даже не за москвича. Продешевила», — сокрушается жена.
Этот конфликт двух темпераментов и двух картин мира, по Шаргунову, и составляет суть вечной российской дрязги, а вовсе не «западники и славянофилы», «космополиты и патриоты». Что доказывают эпизоды с обороной Белого дома, где собираются одновременно коммунисты, имперцы, монархисты, разочаровавшиеся демократы, поэты и спелеологи и даже вовсе нерукопожатные товарищи вроде язычников и баркашовцев.
Что же их объединило на этот краткий миг истории? Ответ — один человеческий тип, в основе которого больший масштаб восприятия: кто-то ощущает себя ответственным только за себя («живи и давай жить другим»), кто-то — за некую общность, будь то семья, город или страна.
Тут вспоминается блестящий роман Леонида Юзефовича о том же времени — «Журавли и карлики», где в соответствии с античной легендой эти два типа вечно воюют друг с другом. Журавли мыслят большими пространствами, при этом в обыденной жизни сконцентрированы на одном партнере и малом круге друзей, карлики мыслят утилитарно, но в замкнутом пространстве они — будто в человеческом муравейнике, где каждый встречный может послужить их пользе и удовольствию.
Две России — журавли и карлики — в октябре 1993-го выходят на две разные площади. Он — к Белому дому вместе с анпиловцами, казаками, бледными юношами и крепкими девушками, она — к Моссовету с демократами «за Ельцина» и Валерией Новодворской. Поднимают флаги: с его стороны — красный, имперский и андреевский, с ее — повязывают на рукав ленточки. Трехцветные.
Двадцать лет спустя внук этих «двух Россий», как утверждает Шаргунов, сначала пьет со своей девушкой в «Жан-Жаке», а потом, проникнувшись серьезностью событий, идет на площадь и оказывается в автозаке. Ленточки карликов и андреевские флаги журавлей — все как-то в очередной раз дико смешалось.
