«Если лозунги — то мирные. А еще лучше — совсем без лозунгов»
Глядя со стороны, стиль жизни Ирины Родниной можно сформулировать как «работа и путешествия». Путешествия, как правило, тоже рабочие. На днях депутат Госдумы от «Единой России» завершила поездку по Алтайскому краю, проверяла, как реализуется партийный проект «Детский спорт». И разговор с трехкратной олимпийской чемпионкой корреспондент «Известий» начал со спорта.
— Вы вошли в Книгу Гиннесса как спортсменка, не проигравшая ни в одном турнире. Какую из своих побед вы вспоминаете чаще всего?
— Здесь невозможно ответить. Другой вопрос, что есть какие-то соревнования, которые больше запомнились, например, публике. Музыка остановилась, травма была или еще что-то. Хотя должна сказать, что для нас нет легких соревнований, их вообще не бывает. Естественно, каждое очень дорого.
— С чем по силе эмоций можно сравнить момент, когда ты стоишь на пьедестале, завоевав олимпийское золото?
— Эмоции давно прошли. Эмоции, как правило, бывают раньше, когда ты готовишься к старту, когда ты отсоревновался, когда понял, что все сделал нормально. На пьедестале уже не столько эмоции, сколько сам момент ликования.
— Тренируете ли вы сейчас спортсменов?
— Нет. Я депутат Госдумы, и это основное мое на сегодняшний день занятие.
— Катаясь в паре, вы проводили колоссальное количество времени с партнером. Что вы вкладываете в понятие «партнерство»?
— Во-первых, должна быть ответственность за свой участок работы. Нужно осознание этой ответственности, умение находить выход из любой ситуации. Вовремя, если надо, подставить плечо, может быть, не в прямом, а больше в переносном смысле, потому что всякое бывает на соревнованиях: кто-то лучше готов, кто-то хуже, кто-то, может быть, в этот момент травму имеет.
Важна надежность в работе. Все-таки большая часть нашей деятельности в спорте — работа, не соревнования. И вот насколько она успешно проведена, насколько ты научился выкладываться в каждодневном труде (не за счет кого-то или чего-то, потому что есть иногда такое: ладно, я здесь немножечко свои силы сберегу), настолько и будет результат на соревнованиях.
Вот эта уверенность, что твой партнер работает с такой же силой отдачи (это не значит, что он точно также может работать, у каждого свои обязанности и свои особенности), — главное в партнерстве.
— Сочи, Олимпиада: Евгений Плющенко — герой или жертва?
— Наверное, каждому герою можно этот вопрос задать, и каждый жертве можно такой вопрос задать. Как от любви до ненависти — один шаг, так и от сотворения кумира до низвержения его — тоже шаг. Наверное, жертвой я его не назову, но и героем тоже. Потому что в принципе жертва — это когда ты от чего-то пострадал. А когда ты самостоятельно идешь на какие-то поступки, на какие-то действия…
Другой вопрос, что могут не понять тебя. Но это все равно не жертва. Это твоя позиция и твое принятие решений. Но если говорить о Плющенко как о спортсмене, то в нашем виде спорта не было ни одного фигуриста, который бы четыре Олимпиады подряд поднимался на олимпийский пьедестал. Таких просто нет в истории.
— Из этических побуждений не буду задавать вопрос, почему он вовремя не отказался от индивидуального турнира.
— Тут никакой этики страшной нет, должна вам сказать. У каждого спортсмена, у каждой команды, у каждого тренера есть такой предмет — «тактика и теория». Наверное, что-то в тактике его поведения, его принятия решений было недосказано, и поэтому было многими не понято.
— От Сочи перейдем к Москве. Вы выросли на Таганке, бывает, что специально приезжаете туда сейчас?
— Нет, специально не приезжаю, хотя после долгого отсутствия в стране мне, конечно, захотелось посмотреть на свой дом и показалось, что двор стал меньше… или просто я выросла. Конечно, изменились подходы к зданию, раньше ведь можно было через дворы пройти от Таганки до самого центра. К сожалению, именно этой московской особенности — системы сквозных дворов — мы уже лишены.
Можно по-разному оценивать то, что делалось в сталинскую эпоху, но тогда была четкая директива относительно того, как должна строиться столица государства. И мы до сих пор любуемся довоенными домами, высотками, зданиями на Тверской, мостами. А то, что происходит сегодня, это даже не кощунство — бездарность. В Москву приехало огромное количество людей, у которых к этому городу нет никакого отношения, но есть свое мнение относительно того, как этот город завоевывать.
— Есть ли в Москве места, которые придают вам сил, уравновешивают, успокаивают?
— Нет, в Москве невозможно успокоиться, у этого города совершенно другая энергетика. И сейчас она плохая стала, потому что критическая масса людей этот город не любит, они просто приехали сюда делать карьеру или зарабатывать деньги. А ведь Москва была удивительной. Такое яркое воспоминание: начало лета, может быть, даже начало мая, ночи становились короткими, в час ночи выезжали машины и поливали улицы. Сколько сквериков было в городе, в районе Фрунзенской набережной все было засажено яблонями.
Кстати, то старинное понимание слова «сквер» пропало, потому что и сами скверы стали другими. Исчезли деревья с улиц, а их было много: яблони, липы, клены. С приходом Хрущева, у которого было свое собственное мнение о городской среде, в Москве стали появляться тополя, от которых мы теперь так страдаем. Вообще мне нравятся многие места, которые, может быть, мало кому дороги, — район Речного вокзала, Водный стадион, где здание московского речного порта 30-х годов. А какая решетка там была! Но все это уничтожено.
— Что бы вам хотелось и что возможно изменить в Москве 2014 года?
— Мне кажется, в первую очередь надо изменить отношение людей к городу — это самое «завоевание» Москвы. Я считаю, что замечательный, конечно, фильм «Москва слезам не верит» отразил всю суть этой жизненной философии — остаться любой ценой в Москве: или за счет профессии, если ты талантлив, или за счет мужчины. Если мы не изменим этого отношения, то город будет мало любимым. Дело совершенно не в том, чтобы просто украсить столицу.
Многие сейчас ездят по миру и видят, что вот у Парижа есть свой стиль, у Лондона тоже, и даже если новое возводится, то тысячу раз обсуждается. У нас же понастроили такого, что это все сложно даже архитектурой назвать. Какое-то беспросветно хамское отношение к истории, городу, людям. Это горько. Вот в Санкт-Петербурге отстаивают свои позиции, хотя я, например, не считаю, что башня «Газпрома» испортила бы облик города, потому что это совершенно в другой его части. Да и старую Охту защищали, хотя никакой там особой архитектурной ценности нет, исторический Питер в другой стороне.
В Москве все сложнее — и расширение ее территорий, и желание всем в ней поместиться, буквально всей стране, вот это сказывается на городе пагубно. Вот, к примеру, перенос делового центра города: переносите, но тогда не за МКАД, а куда-то, я не знаю, между Питером и Москвой. Весь Париж — приблизительно территория, что находится внутри нашего Третьего кольца, он не расширяется, растут лишь пригороды.
Мне непонятно, что чувствуют живущие, к примеру, в Северном Бутово, но с московской пропиской. И с другой стороны, что за прелесть такая в Рублевке, тоже не понимаю. Мы все терпеть не могли эту местность, потому что это была правительственная трасса, где под каждым кустом сидели гэбэшники и милиция, и все, у кого у родителей там были служебные дачи, не особо эти дачи жаловали. А теперь вот вернулись и решили, что Рублевка — это самое святое место. Вообще-то дачные места совершенно в других краях находятся.
— Где вы живете сегодня — на квартире, на даче?
— Я не дачница, я москвичка.
— Тогда какая часть дома для вас средоточие его души?
— Я в этом плане странный человек. В Америке за 10 лет я шесть домов сменила, арендовала, мне казалось, что если я что-то приобрету в собственность, это меня свяжет. Поэтому я совершенно сознательно не шла на приобретение недвижимости, для меня иметь дом — вовсе не прелесть, а громаднейшая обуза. Я посчитала количество домов моих друзей и знакомых, не только на территории России, но и в других странах, и поняла: чтобы навестить их всех, мне еще полжизни потребуется. А моя квартира находится в достаточно памятном для меня месте — недалеко от Марьиной рощи, в том парке, где я начинала кататься и заниматься.
— Ваш сын Александр Зайцев занимается гончарным искусством. Есть ли в вашем доме его работы?
— Конечно. Все его первые опусы. Правда, специального места для них нет, как и для медалей, — я терпеть не могу выставок.
— Медали просто аккуратно сложены в коробочку?
— Медали в банковском сейфе лежат, они из чистого золота, и я не хочу никого провоцировать.
— Ваша дочь — журналист, и она проживает в США. Испытывает ли она какие-то притеснения на сегодняшний день?
— Притеснений нет. Я должна сказать, что она вполне независимый человек, и, слава богу, здесь мы с ней четко разделили — есть мои взгляды, есть ее взгляды. Потому что в 28 лет на взгляды влиять вы уже никак не можете. Есть моя профессиональная деятельность, есть ее профессиональная деятельность. И это не мешает нам общаться. У нас есть достаточно много тем и очень мало времени для общения.
— Вопрос об ошибках, которые вы бы не повторили.
— В прежней жизни я ничего не поменяла бы, потому что это глупость. Что прожито — то прожито, и это надо ценить. А если неправильно прожито, то пусть жалит твои нервы и совесть. Единственное, в чем я действительно себя корю, что мало внимания родителям уделяла, особенно когда выросла. Пока я была в спорте, я приносила им массу волнений, правда, и радости тоже, потом, естественно, была больше занята своими делами, детьми. Нам все время кажется, что родители — они вечные, но, к сожалению, это совсем не так.
— Ваше мнение — женщина должна быть сильной? Если да, то в чем ее сила?
— Это как-то странно — сильная женщина, слабая женщина. Мужчина сильный! Это заблуждение по поводу сильной женщины. Мне кажется, любой человек должен стремиться к тому, чтобы он был в жизни в первую очередь интересен сам себе, окружающим. И дело не в его деятельности. Ведь деятельность — это необязательно профессия, бизнес или еще что-то.
Человек может быть интересен только тем, что растит детей. Другой вопрос, что, конечно, большая часть забот все равно лежит на плечах женщины, и уже этим она совершенно незаменима. Сила — это если ты принимаешь для себя какое-то решение и доводишь дело до логического конца. Поэтому, мне кажется, единственное, в чем должна быть твоя сила, это в целеустремленности — выполнении обещаний, в постановке новых целей.
— Как меняли вас и ваше восприятие жизни ваши любимые и близкие люди?
— Как они меняли? Интересный вопрос, никогда еще его не задавали. Наверное, в первую очередь это дети, потому что, мне кажется, с детьми ты никогда не можешь потерять контроль не только над собой, но и над всем, что происходит в твоей жизни. И с детьми, я считаю, надо быть друзьями — если мы умеем дружить, мы ценим человека, а чтобы дружить с детьми, надо за ними успевать. Знаете, любовь, бывает, иногда перехлестывает, любви иногда бывает недостаточно, а в дружбе человек честнее.
Мне не очень нравится слово «наставник», потому что если у тебя есть знания, опыт, то это счастье — делиться ими, особенно с теми, кто готов всем этим обладать. Когда начинается наставничество, к добру это не приводит, потому что рядом не вырастает, во-первых, личность, которую ты хотел бы видеть, во-вторых, такой подход рождает в ребенке сопротивление, и тогда наступает достаточно опасный момент.
— Что вам дает политический опыт, что он изменил в вас?
— Наверное, понимание законов, по каким должно жить общество, к чему должна стремиться страна, общение с интересными людьми, это всегда для меня очень важно. И я, в общем-то, не как политик пришла в Государственную думу. У меня были и есть конкретные программы развития детского спорта, спорта для укрепления здоровья нации.
Я не думаю о карьере, формировать мою позицию тоже особо не надо, я еще в юности этим отличалась. И тот жизненный опыт, не спортивный, который я приобрела за годы жизни в Америке, знания о совершенно другом обществе, развитии в нем спорта, опыт работы там с детьми, анализ причин тех или иных процессов, протекающих в обществе и спорте, — мне кажется, это как раз для меня.
Кстати, очень хорошо сформулировал в свое время Медведев понятие о нашем российском правовом нигилизме, а я бы еще сказала, что у нас страшная правовая безграмотность, из-за чего мы имеем очень много проблем. Это и отсутствие какого-либо понятия об устройстве структур власти, ложные понятия об ответственности — своей и власти, о своих привилегиях и обязанностях. Ведь, к примеру, социальные проблемы мы свои знаем, а вот свои социальные обязанности перед обществом, перед страной не то что знать — слышать об этом не хотим. Здесь есть такая вилочка неприятная для нас.
— Какой лозунг вам бы хотелось увидеть на плакатах людей, выходящих на митинги в Москве?
— Мне кажется, что долгий период советской власти сначала надолго отбил желание у людей вообще выходить на улицы, а сейчас, честно говоря, иногда становится смешно, когда кричат, что, вот, вас специально набрали и привезли или вывели. Да вся советская власть на этом строилась!
Ведь было же — кто-то идет на ноябрьские праздники на демонстрацию, а кто-то — на майские. Это, может быть, молодежь не знает, а мы-то все хорошо помним. Ноябрь — холодный месяц, за эту демонстрацию год потом отдыхали. В мае было хорошо — шли до Бульварного кольца, ели, выпивали, уже веселые шли на демонстрацию по Красной площади.
Поэтому в том, что автобусами людей привозят на митинги, по-моему, ничего страшного нет. Москва получила такой статус. К сожалению. А лозунги должны быть мирные. И, мне кажется, надо заканчивать клубные интересы, как в спорте, — кто болеет за «Динамо», а кто за «Спартак». Настало время, чтобы наше стремление быть единым народом — не важно, какой национальности, какого возраста, региона — наконец воплотилось в реальность и все бы стали жить общими задачами: есть общая задача для страны, и в этой задаче есть твоя ячейка, твой интерес. Поэтому — если уж лозунги, то самые мирные. А еще лучше совсем без лозунгов.
