«Достоевский проговорил со мной всю ночь»
25 мая телеканал «Россия 1» покажет экранизацию романа Достоевского «Бесы» — все четыре серии в один день. Накануне премьеры корреспондент «Известий» встретился с режиссером фильма, народным артистом России Владимиром Хотиненко.
— Вы упомянули, что не взялись бы за экранизацию «Бесов», если бы не сняли до этого фильм «Достоевский».
— Я многократно заявлял, что классику не экранизирую — не знаю, как это делать, для чего это делать. Но к «Бесам» меня, кажется, вела сама судьба. Буквально сразу после съемок «Достоевского» занесло меня в небольшой город Больцано, что в горах на границе Италии и Швейцарии. Уже на месте я вспомнил, что именно здесь похоронена дочка Достоевского Люба. За день до отъезда я решил сходить на могилу, и так случилось, именно в эту ночь мне приснился Достоевский.
Без шуток. Сам Федор Михайлович проговорил со мной всю ночь. Я не помню точных слов, только общее настроение, какие-то отдельные реплики. Одно могу сказать с уверенностью — он меня тогда подбодрил, укрепил. К этому можно с иронией относиться, я этот факт никак не преувеличиваю, но… Делая предыдущий фильм, я прожил с Достоевским 2 года и совершенно по-новому на него посмотрел. Возьму на себя смелость сказать, что на каком-то уровне стал его чувствовать и понимать. И когда спустя время мне предложили экранизировать «Бесов», я согласился. Сразу.
И еще один момент. Есть у меня одно свойство — я его называю «собака на охоте». В свое время шла у меня череда фильмов, которые удивительно точно резонировали с событиями в стране. Я что-то начинаю снимать, и это сразу начинает происходить в реальности.
Запускаем фильм «Рой» — распадается Советский Союз. Снимаем «Патриотическую комедию» — первый путч. «Макаров» — второй путч. «Мусульманин» — Чечня. Близкие стали шутить, спрашивать: «Что ты там дальше такое собираешься снимать?».
Потом это как-то ушло, но вот сейчас в случае с «Бесами» я вновь чувствую отчетливую связь с происходящим. Какая-то интуиция заставила меня взяться за «Бесов» именно сейчас. Это очень своевременный фильм.
— У вас была непростая задача: 700 страниц сложнейшего текста вместить в четыре серии.
— Обычно я долго раздумываю над материалом, а здесь сразу дал согласие. А потом взялся за голову — как же это всё снимать? Во время работы над картиной буквально кишки наматывал на кулак (смеется). Без всякого кокетства могу заявить, что закончить картину мне помог фантастический актерский состав. Сейчас, когда всё позади, я счастлив, но устал чудовищно. Словом, больше я за классику браться не буду (смеется).
Фильм начинается там, где заканчивается книга, — с расследования. Местный полицмейстер и присланный из столицы следователь распутывают хитросплетения произошедшей трагедии. Представьте себе, размеренная жизнь тихого городка. Кипят свои провинциальные страсти. И вот приезжают два человека и за считаные дни взрывают этот сложившийся мирок.
Когда готовился к фильму, с удивлением открыл для себя юмор в Достоевском. Если не смешивать смешное с трагическим — ничего не получится. Лебядкин — уморительный персонаж. Чего стоят разговоры Варвары со Степаном Трофимовичем. А сам Степан Трофимович или сумасшедший губернатор с губернаторшей? По традиции погружать Достоевского в сплошную угрюмость — преступление.
Плюс — мы придумали Ставрогину важное для раскрытия его характера увлечение энтомологией. Это не прихоть и не фантазия, мы шли исключительно от текста. Достоевский же не описывал всё, чем занимался Ставрогин. Мог и этим. Более того, по логике действия, он обязан был до этого дойти. Когда все частички пазла сложились, я приступил к работе.
— В вашем прочтении у «Бесов» ощутимый «мистический» привкус.
— Самого Достоевского нередко обвиняли в злоупотреблении мистикой — здесь мы полностью верны первоисточнику. А у меня все фильмы мистические в той или иной степени. Мистика в каком-то смысле — некая тайна жизни, смысл, нам неведомый, недоступный. Пока я не доберусь до мистической изнанки, не найду мистическую деталь, фильм снимать не начинаю.
В картине «По ту сторону волков» — это боевая рыцарская перчатка, пришедшая из каких-то древних времен и подчинившая себе человека. В «Достоевском» — игра, в которую Федор Михайлович ребенком играл с другими детьми. Каждый по очереди бросает костяшки над картой Российской империи — кого куда судьба занесет. И это потом сбывается в реальности. А в «Бесах» — резиновый мяч, который переходит от персонажа к персонажу. Для меня такие детали — ключик ко всей истории.
— Достоевский отрицал первостепенное влияние среды и утверждал, что всё хорошее и всё плохое уже изначально присутствует в каждом человеке. Ваше мнение?
— Влияние среды, безусловно, есть, и Достоевский это понимал не хуже нас. Но надо понимать, что среда только способствует прорастанию тех ростков, что уже заложены в нас. Я глубоко убежден, что некоторые люди уже рождаются преступниками. У каждого человека есть предначертанная роль в жизни, и он ей следует, порой вопреки собственному желанию. Ставрогин рад был бы сойти с уготованной дорожки, но и он, несмотря на всю внутреннюю силу, не в состоянии что-либо изменить.
— В вашей фильмографии превалируют картины об ушедших эпохах. Вам нравится восстанавливать прошлое?
— Если чисто арифметически, мне кажется, современных и исторических картин у меня примерно поровну. Погружение в иные эпохи для меня не самоцель. Историческое кино — это прекрасная возможность взглянуть из прошлого на сегодняшний день. Дистанцироваться и незашоренным взглядом взглянуть на настоящее — вот что, как правило, меня интересует.
— Алексей Иванов в своей новой книге «Ёбург» дает очерк о вашем творчестве и ставит вам в заслугу, что в ряде фильмов вам удалось зафиксировать «странное, отчасти ирреальное впечатление» города на пути от Свердловска к Екатеринбургу.
— Не знал этого, приятно слышать. Надо признаться, очень люблю Алексея Иванова, но всё никак не встретимся. Я довольно долго прожил в Екатеринбурге, но спел о нем всего две «песни» — «Макарова» и «Патриотическую комедию». Я по первому образованию архитектор, и в силу профессии для меня очень важна деталь. В Екатеринбурге есть целый район, памятник конструктивизма, который я полностью отснял в «Макарове». Там есть стиль, упорядоченное пространство, куда можно свободно погрузить персонажа и рассказать историю.
В «Патриотической комедии» — наоборот, задействована архаическая часть Екатеринбурга на контрасте с новостроем. На одном берегу мы соорудили декорации обветшалого дома, а на другом было высотное здание правительства. Когда мы начали снимать, на нем развевался красный флаг, в середине съемок не было никакого, а потом появился триколор. И эти сумасшедшие перемены органично вписались в ткань фильма.
— В этом мае исполняется ровно год со дня смерти Алексея Балабанова. В начале 1990-х вас обоих причисляли к новому поколению кинематографистов, вы оба участвовали в альманахе «Прибытие поезда», вы оба жили в Екатеринбурге. Вы успели пересечься там?
— Конечно. У нас там сложилась фантастическая творческая среда. Какие имена! Аниматоры Александр Петров и Оксана Черкасова, документалист Сергей Мирошниченко, «Наутилус», «Чайф»… Мы все прекрасно знали друг друга, собирались вместе и показывали свои работы. И Леша, молодой совсем, приходил, смотрел. Впоследствии мы сдружились.
— Вам импонирует его творчество?
— Не все фильмы. Некоторые я не принял, но ничего страшного. Но я никогда об этом не говорил — считаю, это мое личное дело. Во всех его картинах буквально сквозит ощущение покинутости, богооставленности. Тоска, страшная печаль, и нет даже намека на выход. Одно дело, когда есть конкретная причина. Ты можешь погоревать, а потом взять и всё преодолеть. В его случае это было невозможно.
— Тем не менее именно вы, как председатель жюри «Кинотавра», в 1999 году отдали «Брату» главный приз. Вопреки ожиданиям многих.
— Да, писали тогда: «Хотиненко никогда не даст приз Балабанову», а я понять не мог, почему. Говорили, что из зависти, что мне такое кино не близко и так далее. Совершенная глупость. Все, кто меня знает, подтвердят, что я очень люблю талантливых людей. А тогда превосходство «Брата» было очевидно. Как и Лешина роль в нашем кино сейчас.
