«Как только Любимов покинул Таганку, этого театра не стало»
Любимов и любимовская Таганка — это не только часть жизни нашего театра, не только часть его истории, но и часть нашей жизни, жизни моего поколения. Для всех нас Таганка — это больше, чем театр. В самые глухие советские времена это было место, которое можно было назвать настоящим Островом свободы. Это было место, где люди собирались и чувствовали присутствие друг друга.
После сдавленного тяжкого воздуха вне Таганки — воздуха Москвы, страны — в стенах театра Любимова дышалось замечательно легко и свободно. Это был театр мощных поэтических образов. Театр, в котором мы по-настоящему чувствовали себя людьми. Театр, который умел собрать нас, объединить: в темноте зрительного зала мы каждый раз не только восхищались любимовской метафорой, его изумительным искусством театральной поэзии, но и чувствовали себя единым сообществом.
Конечно, это был театр политический, но он нес в себе гораздо больше, чем просто политику. Он нес в себе бунт, противостояние всему тому, что находилось за его стенами. И это был Любимов, все было заключено в нем. Он был человек смелый, дерзостный и вместе с тем — насквозь театральный. Он был человеком вахтанговской школы, и театр был для него не только политикой, но и волшебной игрой.
С его театром связана и моя личная история. Когда в 1971 году Юрий Петрович поставил «Гамлета», я был одним из первых, кто написал об этом великом, легендарном спектакле. И моя жизнь и профессия начались именно с этого «Гамлета». Было время, когда мы с Юрием Петровичем очень сблизились, и я гордился этой дружбой. Чувствовать близость этого великого, смелого и потрясающего человека было настоящим счастьем.
Конечно, времена Таганки прошли. Времена расцвета Любимова миновали. Но нас всегда в последние годы поражало, насколько этот старый и замечательно крепко сложенный, крепко сбитый человек сохранил в себе потрясающую энергию и дар театру и жизни. Его уход, как бы он ни был естественным в столь почтимом возрасте — 97 лет, для нас, для моего поколения и для истории театра России вообще, — очень серьезный удар.
Надо быть трезвым и признаться, что Таганка кончилась уже достаточно давно. Как только Любимов покинул Таганку, этого театра не стало. И никакие объявления о том, что традиции Таганки будут сохранять, ровно ничего не стоят. Без Любимова ее нет и быть не может.
Но театр вообще и театр российский бессмертен. На смену придут другие, они создадут театр совсем иной, не похожий на театр моей молодости. Но поколение сменяется, и ничего не сделаешь. Когда уходят великие люди, их уход безвозвратен, утрата невосполнима.
В конце «Трех сестер» Чехова Маша говорит: «Уходят наши». Вот действительно — уходят наши. И Любимов был одним из самых прекрасных наших.
