Игла, которой нет
Так случилось, что в последнее время мы все зависим от нефти и слово «баррель» вошло в повседневную жизнь россиян, как слова «рубль» или «еда», например. Оно и понятно: баррель дешевеет, рубль падает, еда становится дороже — об этом сегодня даже дети знают. «Известия» расспросили президента Союза нефтепромышленников России Геннадия Шмаля о том, почему наша экономика и вся наша жизнь так зависят от нефтегазовой отрасли.
Геннадий Иосифович, не преувеличиваем ли мы влияние цен на нефть на нашу повседневную жизнь?
Надо сказать, что из всех отраслей нашей промышленности только нефтегазовый комплекс и металлургия сегодня работают достаточно успешно и наращивают объемы. Но, как правило, речь идет о ценах на мировом рынке, о своих внутренних ценах мы даже не знаем. А между тем внутренние цены оказывают на наше благосостояние гораздо большее влияние. От них, например, напрямую зависит стоимость бензина на заправках.
Да, за последние несколько месяцев цена нефти на мировых рынках существенно снизилась, но надо понимать, что российский бюджет формируется в рублях, и общий рублевый доход остался на прежнем уровне. В любом случае я не считаю, что дальнейшее снижение цены на нефть будет иметь для нас с вами какие-то катастрофические последствия — бюджет может недополучить какие-то средства, но это не так трагично, как кому-то может показаться.
Судя по открытым данным, добыча углеводородов занимает в структуре промышленности и ВВП страны примерно пятую часть. Откуда тогда взялся миф о нефтяной игле, на которой сидит наша страна?
Да, все верно. Но тут нужно смотреть структуру ВВП. Если доля так называемой нематериальной сферы (то есть услуги, торговля и так далее) составляет в этой структуре примерно 50–60%, то ни о какой нефтяной игле не может быть и речи. Я думаю, что это заблуждение про иглу зародилось в те времена, когда наших лидеров по экономическим вопросам консультировали зарубежные специалисты. Мы много раз говорили, что это неправильно. Даже Герман Греф, выступая на Гайдаровских чтениях больше года назад, сказал, что нам надо прекратить говорить о нефтяной игле... Сегодня я бы сказал так: нужно радоваться, что у нас есть такие ресурсы. Это не проклятье, а благо.
По наличию самых разных ресурсов и полезных ископаемых Россия — одна из богатейших стран мира. Почему именно нефть и газ стали для нас самыми важными?
Нам повезло, Россия — одна из немногих стран, связывающая свое собственное экономическое развитие и благополучие с собственными ресурсами, а не с чужими. Примерно половину добываемой сырой нефти и значительную часть нефтепродуктов мы отправляем на экспорт. Чем мы можем заменить нефть и газ в плане экспорта? К сожалению, ничего другого, что мы могли бы предложить миру, у нас нет. Доля России на мировом рынке минеральных ресурсов составляет примерно 9%, а, к примеру, машиностроения — меньше 1%.
Так, может, нам стоит эффективнее использовать это преимущество и влиять на мировые рынки?
На нашу страну приходится лишь четверть мировой торговли нефтью, поэтому мы не можем влиять на ценообразование. А вот сделать нас менее зависимыми от ценовых колебаний мы могли бы. Но для этого нужно всю нефть перерабатывать в России. Нефть и газ сами по себе не могут быть драйверами роста нашей экономики в силу целого ряда причин. Во-первых, сегодня дефицита на рынке нефти нет — во многом благодаря тому, что американцы (США — одни из крупнейших потребителей углеводородов) за последние несколько лет увеличили свою добычу более чем на 150 миллионов тонн в год. Такое увеличение стало возможным благодаря сланцевой нефти и жидким углеводородам, добываемым вместе со сланцевым газом. Во-вторых, на рынок снова вышла иракская нефть. Иракцы пока не достигли тех объемов, которые были раньше, но худо-бедно свои 160 миллионов тонн добывают. В-третьих, нужно учитывать скорую отмену санкций в отношении Ирана — сейчас страна добывает 170 миллионов тонн, а было время, когда добывала 280 миллионов тонн в год.
А что происходит с газом? Мы разве не самая передовая в этом смысле страна?
То же самое, что и с нефтью! В мире добывается примерно 3,3 триллиона кубических метров газа, из них на нашу долю приходится 640–660 миллиардов кубометров. Но учитывая, что экономика Европы стагнирует, увеличения потребления газа не наблюдается. А со строительством газопровода на Восток мы сильно отстали (я об этом говорил больше 20 лет назад, и инициатива еще тогда исходила от китайцев).
Я считаю, что драйвером роста российской экономики может быть только нефтегазохимия. В качестве примера можно привести тот же Китай. За последние несколько лет китайцы всерьез занялись развитием этого сектора, стали строить нефтеперерабатывающие предприятия. В итоге в 2014 году объем нефтехимического сектора составил 1,4 триллиона долларов, а это порядка 20% ВВП страны и 30% промышленного производства Китая. В США объем сектора в прошлом году составил более 700 миллиардов долларов. А у нас меньше 80 миллиардов долларов... Есть у нас программа развития нефтехимической промышленности, но она готовилась несколько лет назад и не учитывала сложившиеся сейчас обстоятельства, ее нужно пересмотреть.
Другое направление — сжиженный природный газ (СПГ), это правильно, но мы опять немножечко опоздали. Дело в том, что многие страны (Катар, Австралия и другие) приняли программы увеличения своих мощностей по выпуску СПГ. Если сегодня предложение на рынке — примерно 300 миллиардов кубических метров, то после 2020 года эта цифра удвоится. Поэтому, если мы успеем попасть в эту нишу, мы выиграем, если нет — никому наши заводы по сжижению газа будут не нужны.
Как, по-вашему, должна развиваться отрасль дальше?
Если говорить об экономических аспектах, то, на мой взгляд, необходимо думать об увеличении налогооблагаемой базы и поддержке малого бизнеса в нефтегазовой отрасли. Сегодня в России наберется не больше 200 таких компаний. В США их 8–10 тысяч, они добывают более 40% нефти и более 50% газа. Нужно принимать закон о развитии малого и среднего бизнеса в нефтяной и газовой отраслях. Как показывает опыт (в том числе и наш), малый бизнес более эффективен. А сейчас малые компании развиваются только в Татарстане (есть определенные подвижки в этом направлении в Ульяновской и Томской областях), где 20% добываемой республикой нефти приходится на малые и средние компании. В целом по стране эта цифра не превышает 2%. У нас простаивают 25–30 тысяч скважин, они считаются нерентабельными. Я считаю, что нужно допустить малые компании до таких скважин, чтобы они могли дополнительно добывать примерно 10–15 миллионов тонн нефти в год. Это и резервы, и база для налогообложения, и рабочие места.
Вы уже упомянули о ценах на бензин. В этой связи вопрос, который, наверное, интересует всех: почему, когда нефть дешевеет и на внутреннем, и на мировых рынках, цена бензина в России остается на том же уровне, а иногда и возрастает?
Потому что у нас совершенно отсутствует политика ценообразования. Во всем, не только в нефтяных делах. Если посмотреть, из чего состоит цена бензина на заправке, вы увидите, что 60% — это налоги, меньше 10% — стоимость нефти, 7% — переработка, остальное — транспорт, маржа добывающей компании и маржа заправки. Кроме того, нельзя забывать и о так называемых побочных сборах — например, стоимость лицензии на право торговать на заправке, сертификат пожарной безопасности и так далее.
Понимаете, нам необходимы четкие и понятные правила игры, которые должно устанавливать государство. Вместо этого у нас Налоговый кодекс меняется несколько раз в год. В декабре прошлого года Минфин протолкнул налоговый маневр. Мы выступали резко против. В итоге эта мера привела к тому, что стоимость бензина на заправках увеличилась. Почему? Потому что таможенную пошлину уменьшили, а налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ) увеличили. Но НДПИ — это наш с вами налог, а таможенная пошлина — это траты тех, кому мы продаем сырье. И вместо того, чтобы установить налог для покупателей, мы установили налог на продавцов. В конечном итоге мы имеем то, что имеем, — стоимость бензина на заправках в текущем году увеличится на 10%.
Я вообще считаю, что вся налоговая конструкция нефтегазовой отрасли совершенно неэффективна, она не стимулирует развитие. Да, сегодня компаниям предоставляются какие-то льготы (в зависимости от проницаемости, пористости и других характеристик пласта, влияющих на дебет скважины и, как следствие, на себестоимость добычи), но такие шаги несут в себе коррупционные риски.
Какое влияние на нас оказала так называемая сланцевая революция и чего ждать от этой технологии в будущем?
На нас, россиян? Пока никакого влияния эта технология на нас не оказала. Она повлияла на американцев — в США значительно увеличилась добыча сланцевого газа. Но мировой рынок от этого не изменился, потому что даже эти увеличившиеся объемы добычи не покрывают потребности США в газе, им приходится его докупать. Косвенное влияние в том, что раньше американцы покупали больше газа, чем сейчас. Но я не думаю, что это хоть как-то повлияло на нас с вами. Если же говорить о сланцевой нефти, то ее добыча является рентабельной при цене 50–60 долларов за бочку. При этом себестоимость сланцевой нефти на нефтеносных песках Канады — 70–80 долларов за бочку. Поэтому саудовцы (у которых себестоимость добычи меньше 1 доллара за бочку) и ведут игру на понижение — чтобы добыча сланцевой нефти была невыгодна США.
У нас тоже есть сланцевый газ, есть газогидраты. Но, учитывая, что в России достаточно нормального природного газа, я считаю, что сланцевым газом заниматься не следует — есть много экономических и экологических вопросов. Ведь что такое сланцевый газ? Это горизонтальное бурение, так называемый гидроразрыв пласта, когда в землю под высоким давлением закачивается огромное количество воды с крупнозернистым песком и 500–600 наименованиями канцерогенных веществ.
Согласны ли вы с концепцией энергетической сверхдержавы и стоит ли нам использовать трубопроводы как механизм давления на другие страны?
Во-первых, мы уже не являемся энергетической сверхдержавой. Еще год назад мы были лидерами по добыче углеводородов, на нашу долю приходилось 15%, на долю США чуть больше 14%. Сейчас американцы догнали нас по нефти и значительно перегнали по газу. Благодаря этому они стали самодостаточны в плане ресурсообеспечения, более того, они разрешили экспортировать свои углеводороды. Если же говорить о возможных запретах поставок, то это тоже не вариант — стоит нам уйти с рынка, там сразу появятся другие игроки.
Концепция трубы как оружия возникла во времена газовых споров с Украиной и не имеет под собой какого-то реального основания. Вспомните — даже в периоды самого жесткого противостояния холодной войны СССР всегда в отношении всех стран четко выполнял свои обязательства по поставке нефти и газа.
Как, по-вашему, должен и как будет развиваться нефтегазовый сектор в нашей стране?
Объемы добычи будут зависеть от множества факторов. Если будут приняты новые предложения Минфина об увеличении НДПИ, которые фактически будут означать недополучение сектором 600 миллиардов рублей в течение трех лет, это приведет к падению добычи, так как мы просто не сможем обеспечить выполнение инвестпрограмм. Сейчас мы бурим 20 миллионов метров скважин в год, в советское время бурили 50 миллионов метров, и я считаю, что нам необходимо увеличить этот показатель как минимум вдвое. Но для этого нужны деньги.
Что будет происходить с ценами на нефть в ближайшем будущем? Будут ли они расти или, наоборот, падать и как эти процессы отразятся на гражданах РФ?
Цена на нефть очень подвержена любым политическим или экономическим событиям. Я считаю, что сегодня справедливая цена (то есть цена, приемлемая и для продавцов, и для покупателей) — около 80 долларов за бочку. Сейчас третья часть нефти добывается на шельфе. Отсюда общий тренд — рост себестоимости.
Другой фактор — трудноизвлекаемые запасы. Тех месторождений, которые давали по 1000 тонн в сутки (тот же Самотлор), больше нет. Размеры извлекаемых объемов месторождений, которые мы сегодня открываем,— это миллион тонн (Самотлор имел 3 миллиарда тонн). Отсюда опять следует, что цена будет расти. Очевидно, что для нас, для россиян, это в целом хорошо. Главное — суметь правильно и эффективно воспользоваться теми преимуществами, которые у нас есть. Так или иначе, хотел бы всех успокоить — что бы ни происходило с ценами на углеводородное сырье, на нашей повседневной жизни это отразится не сильно.
