Татьяна Васильева: «Мне необходимо быть такой, как все»

Татьяна Васильева отпраздновала 70-летие. А незадолго до дня рождения сыграла в Петербурге антрепризный спектакль «Палата бизнес-класса» по пьесе Александра Коровкина. Актриса рассказала корреспонденту «Известий» о том, как научиться не жалеть себя и почему людям нужны истории со счастливым концом.

— Татьяна Григорьевна, вы родились и выросли в Ленинграде, часто играете здесь спектакли. У вас особая связь с этим городом?

— Конечно, это особенный город, самый дорогой для меня. Я бываю в Петербурге 2–3 раза в месяц и всегда волнуюсь, когда сюда приезжаю: много воспоминаний, связанных с этими местами... Встречаюсь с родными, со всеми, кто здесь остался. Всегда останавливаюсь у сестры, которая меня ждет, очень за меня переживает. Мы очень любим друг друга, скучаем. Она — моя большая опора, моя стена.

— Как думаете, у вас остались какие-то черты ленинградского характера? Или вы ощущаете себя москвичкой?

— Нет, я чувствую себя в Москве ленинградкой. Питерский характер отличается: это проявляется и в отсутствии того плебейства, которое в Москве расцвело махровым цветом, и в культуре общения с людьми. Здесь никогда не приходят с пустыми руками в гости — хоть какую-то веточку, хоть тортик да принесут. В Москве это почти не принято уже. Другие, совсем другие люди живут в Петербурге, и надеюсь, я из их числа.

— Свой день рождения вы встретили на сцене. Когда собираетесь праздновать?

— С моими родными я встречусь потом — мы отметим день рождения, а еще нужно Мирру крестить.

— Какое у вашей внучки красивое имя!

— Родители так назвали. А какой красивый перевод: «душистая смола». Ей четвертый месяц, она чудесный ребенок. К сожалению, пока я вижу Мирру редко, но впереди лето...  

— Юбилей — это всегда повод остановиться, что-то осмыслить. Что вы испытываете сейчас?

— Чувство неудовлетворенности: очень многое хочется сделать, многое успеть, а время бежит. И оно заполнено бесконечной работой. Потому что выбирая между «работать» или «не работать», я всегда предпочитаю первое. От многого приходится отказываться — от того, что я когда-то любила, без чего не представляла своей жизни. Я редко бываю в театрах — за исключением спектаклей, которые уж совсем нельзя не посмотреть. В кино вообще не хожу. Стала намного меньше читать, потому что постоянно довлеет необходимость учить текст новой роли. И если появляется свободная неделя, я прежде всего беру в руки книгу, которую подыскала на эти счастливые дни, и уезжаю — чаще всего к морю.

— Актеры часто пишут книги, мемуары. Вам это неинтересно?

— Нет. Я не люблю, когда артисты о себе всерьез рассказывают и тем более пишут. Мне неинтересно читать о том, какие они хорошие и как шли к этому.

— А если бы кто-то взялся за книгу о вас, какой подход нужен к вашей биографии?

— К моей биографии? Только через смех, только в комедийном ключе. И чтобы ничего серьезного не было.

— А на экране вы такая разная: от фарса и легкой игривой комедии до трагических высот…

— Но вы же спрашиваете про мою жизненную биографию, а не только актерскую. Смешного в моей жизни было очень много, и если писать о ней, то только так. А как артистка — да, я разная.

— Кто сформировал вас как актрису?

— Василий Петрович Марков и другие мои педагоги, с которыми мне сильно повезло. А Валентин Николаевич Плучек вывел меня на мою первую сцену — Театра Сатиры, самую передовую и модную сцену Москвы того времени. У меня очень счастливая судьба, очень.

— Какая роль вам особенно дорога?

— Наверное, Раневская в «Вишневом саде» (режиссер Леонид Трушкин, антреприза «Театр Антона Чехова». — «Известия»). Я бы до сих пор ее играла. Это роль, которую можно играть всю жизнь — и каждый день по-разному, и каждый день про разное. Мне кажется, это лучшая пьеса Чехова.

— Сегодня актеры идут в политику, занимаются социальной деятельностью: помощь детям, защита животных. Вы, судя по всему, предпочитаете реализовывать себя исключительно в рамках профессии?

— Думаю, надо заниматься своим делом. Если пошел в политику (а я эти проявления у актеров не люблю), то и будь там, нечего делать на сцене. Там — своя сцена.

— Вам когда-нибудь говорили зрители, что ваше творчество как-то помогает им?

— Да, конечно. Всегда говорят, благодарят, например, что спектакль помог справиться с какой-то сложной ситуацией. Когда человеку очень трудно, он часто ищет ответа на свой вопрос в искусстве.

— А вы испытывали на себе такое воздействие искусства?

— Это каждый день происходит, и сегодня произойдет. Вот такая работа — играть на сцене. Воздействовать на зрителя, менять его жизнь, потрясать его — необязательно в Шекспире, это можно и в Коровкине.

— Несколько лет назад вы говорили, что не хотите играть перед зрителем трагедию, что сейчас нужны пьесы с хорошим финалом. С тех пор что-то изменилось?

— Не изменилось пока, потому что не изменилась жизнь. И в этих условиях хотя бы в театре должна быть история с хорошим концом. Я очень люблю драматургию Людмилы Петрушевской и играю в спектакле по ее пьесе («Он в Аргентине». — «Известия».) Я предложила сделать другой конец. У Петрушевской финал страшный, а мы сделали его светлым, что несвойственно этому автору, но думаю, она нас простит.

— Для вас есть табу в профессии? Как — припомню название изумительного фильма с вашим участием — не «переступить черту»? И вообще где она?

— (Пауза.) Думаю, там, где кончается искусство. И мои возможности актерские. Если мне что-то не по душе, если я сомневаюсь — в режиссере, материале, партнерах, — то не соглашаюсь. Я слишком много времени потеряла на это, у меня наметанный глаз.

— Если игра на сцене — это высказывание, то о чем вам сегодня важно высказаться зрителю?

— Мне важно, чтобы люди верили, что я говорю про них. Важно играть то, что их интересует и волнует. Зрители обязательно должны увидеть то, за чем они приходят в театр. А если не увидят, зачем мне всем этим заниматься?

Я должна быть очень чуткой сейчас к выбору пьесы, роли. Выбирая материал, я понимаю: на какое-то время это будет интересно, но не надолго. Сегодня нельзя поставить спектакль и играть его 10–20 лет. Так уже не получится. Жизнь меняется стремительно и непредсказуемо, и театр должен это чувствовать и предвидеть новые условия. Репертуар должен быстрее меняться. Мне вообще кажется, что театр движется куда-то в свое прошлое, в старину, когда спектакль игрался неделю, а потом возникала новая постановка. Если я объехала страну с каким-то конкретным спектаклем, я чувствую, что этого достаточно, люди хотят увидеть что-то новое.

— В антрепризе, в отличие от авторитарного режиссерского театра, во главу угла всегда ставится актер, ему предоставлена большая степень свободы. А вам хотелось бы, чтобы пришел какой-нибудь режиссер и вас «построил»?

— (Иронично.) Я бы очень хотела такого режиссера увидеть. Посмотреть хотя бы, как он выглядит.

Мне посчастливилось: я работала с крупными режиссерами, которые делали из меня актрису и которым я смотрела в рот. Сейчас я в основном всё делаю сама, очень много сама предлагаю. И когда я еще только читаю пьесу, то примерно уже знаю, что я в ней смогу, получится ли открыть в себе что-то новое, чтобы не повторяться.

— Однажды вы с юмором рассказывали, как ходите на кастинги к молодым режиссерам, которые, может, вас и не знают...

— А мне интересно быть такой, как все. Мне это необходимо. Мне совершенно чужд образ жизни актрисы, почивающей на лаврах. Я всё время в поиске, в учении. Лишь бы было у кого учиться, а сейчас это большая роскошь.

— Мне показалось, вам свойственно бросать себя в новые, сложные, даже экстремальные обстоятельства.

— Скорее всего, вы правы. Мой образ жизни — это похоже на экстрим.

— Вы любите учиться. А учить? Если бы вам предложили стать педагогом, набрать свой курс — согласились бы?

— Нет, нет. Педагогике нужно отдаваться полностью, всю себя этому посвятить, пожертвовав актерской деятельностью. Я могла бы чему-то научить, наверное, но урывками это не делается. И у меня здоровья на это нет просто-напросто.

— Тем не менее что помогает вам оставаться в такой прекрасной форме?

— (Пауза.) То, что я этого хочу.

— Что важнее: внутренние установки или внешние факторы — правильное питание, спорт?

— Всё вместе, конечно. Это очень тяжело: выйти утром из самолета и через два часа пойти на тренировку. После самолета, как правило, ложатся отдыхать. Иной раз, когда я поднимаю штангу, даже страшно бывает: а вдруг сейчас что-то случится, вдруг я последний раз ее подниму? Но я поднимаю. Я должна — и всё. Если этого не сделаю, то не смогу бегать по сцене или быстро подняться по ступенькам.

Я вообще не жалею себя. Если начну делать это (а бывает даже, что могу слезу пустить), то всё — пиши пропало. Нужно научиться не жалеть себя. Не звонить кому-то, когда тяжело, не бежать, не просить, не жаловаться. Когда научишься не жаловаться, гораздо легче становится.

— Когда совсем тяжело, на кого вы можете положиться?

— На Бога.

Справка «Известий»

Татьяна Васильева окончила Школу-студию МХАТ в 1969 году и сразу же стала актрисой Московского театра Сатиры, где прослужила почти 15 лет. В 1983–1992 годах работала в Театре имени Маяковского. Плотно занята в антрепризах, играет в театре «Школа современной пьесы». Снималась в фильмах «Дуэнья» (1978), «Переступить черту», «Самая обаятельная и привлекательная» (оба — 1985), «Увидеть Париж и умереть» (1992), «Попса» (2005) и др.