Балансирование не может быть вечным
Последние 300 лет политическая идентичность стран Восточной Европы формировалась в рамках классической лимитрофной парадигмы, в качестве «территории между» большим Западом и Россией. Промежуточное положение делает наиболее выгодной деятельность по обеспечению транзакций между большими соседями: чем интенсивнее обмен между ними, тем выше прибыль лимитрофного посредника. Незаменимость «моста» легитимируется «цивилизационной разницей»: очевидно, что посредничество будет успешным в ситуации недоверия между большими игроками при одновременном их доверии к посреднику.
Соответственно, посредник должен культивировать по мере возможности и первое, и второе, при этом реальный и полноценный переход на одну из «цивилизационных сторон» будет лишать посредника его прибыли, в силу чего такой переход практически невозможен.
Являясь базовой парадигмой политического сознания восточноевропейских элит, эта самая «лимитрофность» в определенных условиях может превратиться и в опасную, если не пагубную, привычку и способ упустить завидные возможности развития. Так, когда поляризация между «цивилизационными полюсами» становится слишком высокой, прибыли лимитрофного посредника легко оборачиваются его убытками: оказавшись в логике противостояния, обе «большие стороны» в своей логике начинают воспринимать балансирующий лимитроф в качестве предателя, теряя к нему доверие. Ярчайший тому пример — президент Янукович, который, увлекшись, раскачал «цивилизационные качели» настолько, что и сам вылетел из них.
Как отмечал Тойнби, любые правящие элиты весьма часто становятся заложниками своего предыдущего успеха: то, что срабатывало в одной исторической ситуации, по привычке «перетаскивается» в качестве универсального рецепта в ситуацию иную: иногда это приводит к разрушительным последствиям.
Дело тут в коллективной ригидности элит: ни один механизм не является столь консервативным, крайне тяжело подверженным трансформации и при этом автоматически самовоспроизводящимся, как бюрократическая система принятия решений. Чиновничий аппарат всегда будет тяготеть к воспроизводству своего предыдущего опыта просто потому, что иной готовой парадигмы действия у него попросту нет.
Так, именно ригидность американских политических элит привела к тому, что в период после распада СССР мир прошел мимо завидной возможности нового мирового порядка, который туманно, на уровне общих идей, заявлялся в горбачевской парадигме «нового мышления». США продолжили действовать в парадигме холодной войны, в своей системе координат воспринимая добровольную трансформацию Советского Союза как свою одностороннюю победу.
***
Сегодня конфронтация между США и Россией весьма существенно сузила комфортное пространство для Беларуси. В первую очередь речь идет о ее экспортоориентированной экономике, в наиболее драматичные моменты конца минувшего года напоминавшей свечу, подожженную сразу с двух сторон. Вследствие падения российского рубля обесценился белорусский экспорт в Россию, а падение цен на нефть обесценило белорусский экспорт в ЕС.
Положение, впрочем, было бы вовсе не безвыходным, если бы современные белорусские управленческие элиты имели навыки субъектной политической игры, то есть могли бы оперативно сменить лимитрофную политическую парадигму. Ведь Беларусь в новой ситуации не только потеряла, но и выиграла: понеся вместе с Россией экономические потери, она при этом приобрела заметный политический ресурс, став центром мирного «минского процесса». По идее отсюда лишь один шаг до превращения из хозяина переговорной площадки в полноценного брокера мирного процесса в регионе. И, соверши он это превращение, Минск сумел бы всерьез и недолго изменить свою весовую категорию в международной политике, став игроком, формирующим стратегию развития всего восточноевропейского региона в целом. Однако политическая элита страны в новой завидной ситуации пока придерживается привычной тактики балансирования, которая оборачивается не только упущенными возможностями, но и начинает приносить больше рисков при меньшей прибыли.
Так, в ситуации, когда Минску нужно говорить об активном участии белорусской промышленности в российских программах импортозамещения, белорусский премьер Андрей Кобяков говорит о необходимости для Беларуси «перенести центр тяжести с российского рынка на иные направления» вследствие того, что объем белорусского экспорта в Россию за год снизился более чем на 20%. Однако других рынков в условиях глобального кризиса не найти, и хотя Volvo и Saab уже являются китайскими брендами, это не означает, что для белорусского МАЗа открываются замечательные европейские перспективы.
Тот факт, что взаимные санкции ЕС и России освободили завидную нишу именно на российском рынке, попросту не замечается.
Между тем намек на возможность белорусского балансирования тут же был услышан на Западе, который незамедлительно продемонстрировал готовность оплачивать даже небольшие движения Беларуси в свою сторону.
Иной вопрос, что и тут «точка меры» весьма условна: президент Лукашенко столь долго был объектом борьбы большого Запада против «последней диктатуры Европы», что любое сколь-нибудь существенное сближение с ним будет выглядеть не победой Запада в Беларуси, а победой Лукашенко над Западом. Эффект белорусской «площади», вдруг возникнув в ходе президентских выборов, был бы для Штатов куда более предпочтительным сценарием, нежели простое признание легитимности белорусских выборов.
***
До определенной степени Минск, конечно, может совмещать оба вектора, просто реализуя политику своих интересов. Так, присутствие Лукашенко на параде в Минске, а не в Москве, вполне логично с точки зрения предвыборной прагматики: при наличии серьезных экономических проблем юбилей Победы не мог не быть использован в качестве ресурса для консолидации нации. Тем более что украинская тема оказалась раскалывающей для белорусского общества и при 80% населения, разделяющих позицию России, примерно 15% симпатизируют Киеву.
Обнаружив примерно год назад этот раскол, белорусская власть вполне мудро вывела украинскую тему за пределы официального дискурса, стараясь избегать любой раскалывающей позиции, и в этом, надо отдать должное, достигла определенных успехов. В этом плане «свой» парад для белорусского лидера был политически безальтернативен.
И даже непризнание независимости Абхазии и Южной Осетии, о чем Лукашенко лишний раз напомнил в ходе своего визита в Грузию, отражает привычный вектор белорусской политики, а не ее внезапный поворот. Минск пока не признал ни одну из самопровозглашенных республик бывшего СССР, включая и Приднестровье, эту позицию он не менял ни разу — правда, при этом воздержавшись при голосовании в ООН по поводу территориальной принадлежности Крыма Украине.
Эта «фигура умолчания» позволяет и России, и Западу считывать «свои» месседжи. Так, в Москве в связи с отсутствием Лукашенко на параде Победы раздались экспертные голоса о «сдаче» Минском своего союзника. На Западе же тут же пообещали кредит МВФ и теперь ждут Беларусь на саммите Восточного партнерства.
***
Однако долго поддерживать «фигуру умолчания» не получится. Впереди — саммит «Восточного партнерства» в Риге, который в новых условиях будет иметь важное символическое значение. Дело в том, что события на Украине, начавшиеся с аналогичного саммита в Вильнюсе, практически полностью скомпрометировали этот проект. И саммит в Риге должен дать ответ на вопрос, стоит ли его реанимировать.
Участие Минска в саммите на сколь-нибудь высоком уровне может стать аргументом в пользу его реанимации. Правда, при этом есть риск, что саммит может стать односторонним инвестированием Беларусью своего ресурса «минской площадки» в пользу конкурирующего проекта, которое не обеспечит ей сколь-нибудь существенной капитализации: при всем желании Запад не в состоянии обеспечить Минск нужными ему рынками сбыта. Однако и катастрофой это ни в коем случае не станет — с большой вероятностью это станет лишь попросту упущенной возможностью, когда привычное балансирование будет предпочтено субъектной игре.
В равной мере подобная растрата собственного геополитического ресурса не усилит и переговорную позицию Минска с Китаем, которому Минск был бы весьма интересен в качестве именно субъектного игрока на евразийском пространстве.
Поэтому вопрос о том, сможет ли Беларусь в новой исторической ситуации нащупать свой геополитический вектор и будет ли безупречная до сих пор политическая интуиция Лукашенко подкреплена правильными действиями его управленческой элиты, которой в новых условиях нужно будет осваивать навыки субъектной политики, остается открытым.
