Денис Пил: «Джиа Каранджи была уникальной женщиной»
В Центре фотографии имени братьев Люмьер открылась первая в России выставка модного фотографа Дениса Пила, прозванного «Стенли Кубриком мира моды». На его счету — первая модельная фотосъемка 16-летней Умы Турман, а также более тысячи модных сессий со звездами 1980-х: Кристи Тарлингтон, Джией Каранджи, Энди Макдауэл, Голди Хоун, Настасьей Кински, Рейчел Уильямс и другими. С прославленным фотомастером встретилась обозреватель «Известий».
— По какому принципу вы отбирали фотографии для московской выставки? Я не обнаружила многих снимков вашего авторства, которые мне очень нравятся.
— Мы выбирали их вместе с кураторами Центра фотографии. У нас была общая концепция, с помощью которой мы хотели показать зрителю кинематографичный подход к фотографии. Мы хотели показать, что сами снимки могут рассказывать историю. А каких моих фотографий вам не хватило на выставке?
— Джии Каранджи, например. Историю этой модели хорошо знают в России благодаря фильму с Анджелиной Джоли в главной роли. Расскажите, какой она была?
— Она была очень необычная, неординарная. Для меня было большой радостью снимать ее. Я не смотрел фильм, потому что мне это неинтересно. Но у меня остались воспоминания о ней — и все они очень положительные. К сожалению, мы не были близкими друзьями. Я не знал, что она переживает на самом деле, поэтому не мог помочь. Я снимал ее в начале 1980-х, когда Джиа блистала на модельной сцене, а не потом, когда она уже была при смерти.
— Вы сказали, что она была не такой, как все. В чем это выражалось?
— Я думаю, каждый человек уникален, и Джиа только подтверждала это правило. Удивительным было наше взаимодействие на площадке — для меня это ключевой момент в процессе съемки. У нас с ней было абсолютное понимание друг друга: я предлагал какие-то позы, а она моментально на это реагировала, рассказывала мне свое видение. Между нами происходил бесконечный обмен, мне не хотелось останавливаться и прекращать снимать ее. Джиа была очень естественной.
— Как считаете, ее погубила модная индустрия?
— В фэшн-бизнесе очень много соблазнов — как тогда, так и сегодня. Что происходит с успешной моделью? Она зарабатывает колоссальные деньги, ей каждый день говорят, как она красива. Наверное, очень сложно в этой ситуации остаться в гармонии с собой, соблюсти баланс и понять, что с тобой происходит на самом деле. Нужно быть ближе к реальности. Очень грустно, что человек не всегда может удержаться от этих соблазнов. История Джии Каранджи — трагическая.
— Давайте поговорим о женщинах. Глядя на ваши работы, мне всегда казалось, что вам известно о нас что-то, чего мы не знаем сами.
— Я бы не осмелился так сказать (смеется). Повторюсь, каждый человек —индивидуальность, мне сложно обобщать. Но я могу попробовать.
— Ваш объектив запечатлел женщин 1980-х. Как мы изменились с того времени?
— Сейчас я уже не занимаюсь фэшн-съемкой и не общаюсь с моделями так часто, как прежде. Но у меня есть проект, в котором я снимаю женщин в естественной среде — на природе. Я замечаю, что молодые женщины вашего поколения стали более свободными и раскрепощенными. Женщина обрела, так сказать, мужественные черты и независимость. Мне кажется, это положительное изменение.
— Женщины сегодня увлечены возможностями пластической хирургии. Как вы воспринимаете эту тенденцию, будучи фотохудожником?
— Вау! (Смеется.) Мне это не нравится, я против. Вы, наверное, видели немало ужасных примеров пластической хирургии. Но тут очень важно, как сама женщина себя воспринимает. Если какое-то небольшое изменение с помощью пластики заставит ее чувствовать себя лучше, то почему бы и нет. В то же время мне кажется, что если горбинка на носу придает девушке некоторое своеобразие, неповторимость и харизму, а она хочет ее исправить — это неправильно.
— С идеальными маленькими носами и пухлыми губами все женщины стали похожи друг на друга?
— Потому что все ходят к одним и тем же хирургам (смеется). Можно вообще разработать комплексные модели. Приходишь и говоришь: «Я хочу попробовать на себе модель № 73» (Смеется.)
— Работая на протяжении всей жизни с эталонными красавицами, вы не перестали ими восхищаться? Как, например, кондитер, который не может смотреть на торты.
— Отвечу просто — однозначно нет! Смотрю я на вас или на модель — у меня не притупилось ощущение женской красоты. Красота безусловна, она не может не вызывать эмоции. Но опять же, красота очень индивидуальна. Возвращаясь к горбинке на носу — возможно, именно благодаря ней женщина может казаться мне красивой.
— Как бы вы описали красоту?
— Это внутреннее ощущение. Идея в том, чтобы спроецировать его на свою внешнюю оболочку. Есть масса людей, которых, быть может, не считают красивыми, но в них есть особое внутреннее свечение. Я видел потрясающе красивую женщину в довольно преклонном возрасте: ее лицо было в морщинах, но я чувствовал и видел невероятную красоту, которая, очевидно, шла изнутри.
— Вы всё больше уходите в работу с видео. В фотографии стало тесно?
— Просто видео стало закономерным и естественным развитием моего интереса к фотографии, потому что мой подход к снимкам схож с кино. Я воображаю сценарий и запечатлеваю его в статичном изображении. Более того, фотографируя долгое время, я осознал, что и музыка имеет значение — это дополнительный аспект, которого нет в застывшем изображении. Я захотел пойти дальше и развить свое кинематографическое чувство в съемках фильмов. Снял документальный фильм «Любовь слепа» про незрячую пару. Начал сам писать сценарии, правда, они пока еще не состоялись…
— Возможно, мы скоро увидим вас среди голливудских авторов?
— Не могу представить себя в Голливуде — наша природа несовместима. У меня к кино иной, совершенно индивидуальный и некоммерческой подход.
— Что вы думаете о тенденциях современного глянца и фотографии?
— Журналы уходят в электронный формат. Благодаря этому story-telling, которому я посвятил больше 20 лет работы, должен обрести новую жизнь. Больше изображений — больше историй. Что касается искусства фотографии, то я мало за ним слежу. Но у меня есть общее соображение на этот счет: все снимки, которые я вижу, хороши. Абсолютное большинство. Но очень мало из них я мог бы назвать великими.
