Несъедобный Пушкин

Суть действа, естественно, была в самовыражении, и здесь Мамонов оттянулся по полной программе, Наложенные на фонограмму речитативы, короткие монологи, песни и даже пародийные номера, когда он передразнивал какую-то итальянскую арию... Дикое, бессмысленное, нутряное слово рвалось наружу, не находя ни смыслового оформления, ни ритмического лада - мамоновский герой и сам не понимал, что хочет сказать, но в мекании и мычании была своя гармония. Мамонов умен и, судя по всему, образован, то, что он делает, имеет крепкие культурные корни. Его персонаж, странное, разрывающееся между высокой образностью и нечленораздельным бормотанием существо, которое ясность духа позаимствовало у ангела, а язык и телесный облик - у дворового алкоголика, сродни Хлебникову, раннему Заболоцкому, Хармсу. Мамонов показывает как, треща от внутреннего напряжения и осыпаясь на ходу, мысль складывается в корявое, безобразное, разрушающее форму, но точно соответствующее своей внутренней сути слово. Временами сил не хватает, и вместо речи рождается вой - герой корчится, пытаясь высказать невыразимое, но Слово не приходит... А еще Мамонов показал то, что делал задолго до появления модного теперь Гришковца: как персонажа несет поток сознания, и он, словно на машине времени, попадает в детство - по ступеням шлепают стоптанные ребячьи сандалии, катушечный магнитофон за двести двадцать р. приводит его в священный восторг. Затем он продемонстрировал свою собственную особу? Заметим, что любовь к себе, находящемуся на сцене, это страшная вещь, она губила и гораздо лучших, в совершенстве владеющих ремеслом актеров. Но изображающий профессионала самодеятельный артист Мамонов мгновенно оборачивается дилетантом - он разыгрывает комические сценки, но от этого становится хорошо только поклонникам Мамонова-певца. Дело, к тому же, и в магии места (точнее - в ее отсутствии). Театральная сцена не клубный зал и не рок-концерт, здесь надо создавать образ, одна харизма на театре не вывезет. А если харизма скроена на скорую руку, в театре у нее полезут швы: именно это произошло в финале, когда Мамонов поднял руку, и, включив обаяние, заговорил с залом от своего лица. У этого чуть косноязычного, открытого, простого, лепящего все, что приходит в голову Мамонова были чересчур отработанные, отшлифованные от долгого употребления интонации. Он замечательно ловко запинался и мекал, и под занавес спектакль "Шоколадный Пушкин" кончил жизнь самоубийством. Сперва на сцене появился полудикий человек и вывернул себя наизнанку, а потом пришел посредственный артист - и все опошлил.