Зигфрид закончил школу

В одном из самых роскошных оперных театров мира - мадридском "Реале" - подходит к концу показ спектакля "Кольцо Нибелунга" в постановке именитого немецкого режиссера Вилли Декера и его постоянного сценографа Вольфганга Гусмана. Вагнеровская махина в соответствии с современной оперной практикой растянулась на несколько сезонов. Март отдан последней серии - "Гибели богов". Предпоследнюю серию "Зигфрид" успела посмотреть музыкальный обозреватель "Известий" Екатерина БИРЮКОВА. Являясь копродукцией, в Мадрид "Кольцо" приехало из Дрезденской оперы. Переезжало оно по частям, по мере изготовления его отдельных спектаклей. Начался весь процесс довольно давно - в сентябре 2001 года, и для искушенной в Вагнере немецкой публики оказался ничуть не менее волнующим, чем для не избалованных этим композитором испанцев. Во-первых, это было первое послевоенное и соответственно первое постсоциалистическое "Кольцо" Дрезденской оперы, не так давно принадлежавшей восточногерманскому государству. Во-вторых, благодаря имени своего постановщика - Вилли Декера, одного из героев "режиссерского оперного театра" 80-90-х годов, еще не родившись, проект уже попал в звездный список самых харизматичных "Колец" нашего времени (обстоятельства позволяли изобрести для них эффектный термин "Кольца Миллениума"). От Декера ждали принципиально нового взгляда на вагнеровскую тетралогию и, как водится, уже готовились обнаружить в Дрездене "новый Байройт". Но ничего принципиально нового и харизматичного там не оказалось - за этим, как выяснилось несколько позже, надо обращаться хотя бы в Россию, к Гергиеву, чей варварский Вагнер, только что показанный в Баден-Бадене, теперь тоже имеет все основания пополнить список самых-разсамых "Колец". А еще вернее - к Ларсу фон Триеру, чье согласие поставить тетралогию на байройтском фестивале 2005 года уже давно стало главной сенсацией вагнеровской Мекки. Работа же Декера просто представила наработанные приемы, язык и качество современного немецкого оперного театра, которым стороннему наблюдателю, вроде автора этих строк, трудно не позавидовать. Главное достоинство постановки "Зигфрида" - самой, надо сказать, занудной оперы тетралогии - в том, что ее совершенно не скучно смотреть и что все ее трудно описываемые театральным языком события, вроде ковки меча или победы над драконом, сделаны четко и ясно. А это - немало. Особенно, если учесть, что на музыкальную часть спектакля в Мадриде опереться сложно: плачевное качество местного оркестра совершенно не спасает профессиональный вагнеровский маэстро Петер Шнайдер и приличный, хоть и не звездный, состав приглашенных певцов (Зигфрид - Стиг Андерсен, Миме - Вольфганг Аблингер-Шперхаке, Альберих - Хармут Велькер, Брунгильда - Луана Деволь). Чего стоит один разговор коварного злыдня Миме со своим воспитанником Зигфридом в тот момент, когда последний получил дар читать чужие мысли. Изобразить такой диалог на сцене - совсем не простая вещь. А Декер прекрасно управляется с помощью придуманного им мимического героя - маленького мальчика, одетого точно как Зигфрид (та же белая баварская курточка и коротковатые штанишки), который сидит поблизости и помогает своему взрослому двойнику справляться с трудностями перевода. Мальчик, возникший в спектакле Декера вместо персонажа под названием Птичка (предусмотренная партитурой партия Птички для колоратурного сопрано в это время звучит из-за сцены), - нехитрая, но действенная метафора. Это и детство, и невинность, и ангел-хранитель, сопровождающий главного героя до наступления его половозрелого возраста. Ничего хорошего от этого возраста ждать не приходится - это известно всем, кто знает сюжет последней части тетралогии - "Гибели богов". Поэтому, доведя своего протеже до рубежной черты - туда, где кончаются игрушечный лес, дракон из конструктора, школьные стулья, испачканные мелом доски с нерешенными уравнениями и старенький термос, в котором Миме готовит отраву для своего нерадивого ученика, и где начинается взрослая жизнь с лежащей посреди облачного неба крупной женщиной в красном, - ангел пытается удержать Зигфрида, но уж и сам понимает, что это бесполезно. Тогда он одиноко садится в красные ряды партера, выстроенные позади неба, и грустно наблюдает оттуда за любовной сценой Зигфрида и Брунгильды, в конце концов исчезая за тюлевым занавесом. И это внезапное одиночество главного героя, остающегося один на один со своей взрослой жизнью, - едва ли не самый страшный момент спектакля, в целом довольно ироничного и холодного. Напоследок из-за того же занавеса всполыхнут рыжими кудрями восемь строгих дев в отложных воротничках и с копьями в руках - это Брунгильда, в свою очередь, попрощается с вольным детством, в котором она когда-то была валькирией и летала со своими товарками под самую известную музыку тетралогии. Впрочем, была она на самом деле или только играла роль - любимый риторический вопрос современного оперного театра. И без него в постановке Декера, конечно, никак. Нормальную сцену удваивает маленькая, вроде как детская, сквозь которую Зигфрид потом рванет в новую жизнь. Красной нитью через всю тетралогию проходят красные ряды партерных кресел, изображающие то волны Рейна, то склоны небесной Валгаллы. Эти самые кресла, и вообще рефлексия театра по поводу самого себя, ставшая в современной опере чуть ли не общим местом, оказались причиной скепсиса местной прессы. Однако сложно отрицать, что у Декера это хоть формальный, но красивый и внятный ход. А главное - что спектакль про заядлого двоечника и хулигана он поставил с качеством и аккуратностью примерного отличника.