Мясом по скатерти
Прибытие известного поэта было настоящим шоу. Ильф и Петров о нем писали: "На Александровском (ныне - Белорусский. - "Известия") вокзале в Москве толпа курсисток, носильщиков и членов "Общества свободной эстетики" встречала вернувшегося из Полинезии поэта К.Д. Бальмонта. Толстощекая барышня первая кинула в трубадура с козлиной бородкой мокрую розу. Поэта осыпали цветами весны - ландышами. Началась первая приветственная речь:
- Дорогой Константин, семь лет ты не был в Москве...
После речей к трубадуру прорвался освирепевший почитатель и, передавая букет поэту, сказал вытверженный наизусть экспромт:
Из-за туч
Солнца луч -
Гений твой.
Ты могуч,
Ты певуч,
Ты живой.
Вечером в "Обществе свободной эстетики" торжество чествования поэта было омрачено выступлением неофутуриста Маяковского, допытывавшегося у прославленного барда, "не удивляет ли его то, что все приветствия исходят от лиц, ему близко знакомых". Шиканье и свистки покрыли речь неофутуриста".
Видимо, сатирики все же сгустили краски. Но вряд ли значительно.
Бальмонт был, что называется, в зените славы. Он куражился. Однажды, например, зашел в гости к писателю Борису Зайцеву, жившему неподалеку, на Арбате, и бросил обедающему хозяину гневное обвинение:
- Вы один едите этот ничтожный суп?
- Суп неплохой, Константин Дмитриевич, - ответствовал Зайцев. - Попробуйте. Матреша хорошо готовит.
Получив тарелку супа, Бальмонт вытащил из него вилкой кусок мяса и принялся возить им по свежайшей скатерти. После чего произнес:
- Я хочу, чтобы вы читали мне вслух Верхарна. Надеюсь, у вас есть он?
Хозяин покорно поплелся за томиком Верхарна, принялся декламировать.
Продолжая пачкать скатерть, Константин Дмитриевич перебил:
- Вы понимаете то, что читаете? Мне кажется, что нет.
И удалился.
В то время ему все сходило с рук.
В 1916 году Бальмонт вселился в дом № 15 по Большому Николопесковскому, в просторную квартиру на первом этаже. Улучшение жилищных условий. А затем - катастрофа: 1917 год. Уплотнение. "Я лежу на диване, в комнате, которая когда-то была моим рабочим кабинетом, а теперь стала учреждением всеобъемлющим. Рабочим моим кабинетом эта комната не перестала быть", - сообщал "трубадур".
Тот же Зайцев писал, что Бальмонт "нищенствовал и голодал в леденевшей Москве, на себе таскал дровишки из разобранного забора, как и все мы, питался проклятой "пшенкой" без сахару и масла".
Поэтесса Марина Цветаева делилась с Бальмонтом табаком и картошкой. Он же иной раз приглашал на обед ее дочь: "Мы уже пришли в мой Николопесковский переулок. Нас угостят сейчас теплой пшенной кашей и даже чем-то еще. Аля щебечет с Миррой (дочерью Бальмонта. - "Известия"), у них свой особенный язык и много-много маленьких важных тайн, больше, чем бывает цветов в саду и птичек в лесу".
Впрочем, в 1920 году "трубадур" эмигрировал. Он прожил достаточно долгую жизнь и скончался в 1942 году в городе Нуази-ле-Гран под Парижем. Семидесятипятилетний, нищий и в общем-то никому не интересный старик.
Вспоминал ли он в то время скатерть, испорченную давным-давно в столовой у другого эмигранта - Зайцева? Скорее всего, нет.