Ваш двойник уже близко

В Александринском театре сыграли <A style="COLOR: blue" target="_blank" href="http://iz.ru/spb/article1211808">премьеру "Двойника" Валерия Фокина </A>по петербургской поэме Достоевского. Главные роли сыграли Виктор Гвоздицкий и Алексей Девотченко. Достоевский называл свою поэму неудачной и растянутой. Не соглашаясь с первым утверждением, режиссер "Двойника" Валерий Фокин, кажется, солидарен со вторым. Персонажи, у которых в поэме есть солидные монологи, у Фокина произносят несколько слов. Многие события даны словно пунктиром или вовсе отрезаны. "Двойника" Фокин превратил в историю, рассказанную почти без слов. Вот тихий танец петербургских чиновников в полутьме сцены: их движения вкрадчивы, синхронны. Они шепчут речевку: "Чиновники - то же, что воинство". Вот в глубине сцены появляются мужчины в черных камзолах - они несут огромные кипы бумаг. Голядкин (Виктор Гвоздицкий) на фоне этого шествия кажется фикцией, причудой воображения, а тихо, но неотвратимо шагающая армия чиновников - абсолютной реальностью. Бормотание Голядкина о вакансиях, о месте на службе приобретает метафизический оттенок: это его место в жизни постепенно становится вакантным. И, конечно, найдется заместитель. Вернее, "выместитель": череда вертлявых пробегов двойника, поток его льстивых, ласковых словечек, появление словно ниоткуда и стремительные исчезновения - и вот он уже выместил Голядкина из жизни. Основное пространство отдано героям Виктора Гвоздицкого и Алексея Девотченко. Оба играют замечательно. Существование Гвоздицкого (Голядкина) до появления на сцене Девотченко-двойника - томительное ожидание. Он ходит, с кем-то спорит, пересчитывает деньги, с наслаждением нюхает их, взбирается по лестнице, как к Богу, обращается к Его Превосходительству или, напротив, робко бунтует против начальства. Но все его действия подчинены ожиданию чего-то главного. Оно свершается: Голядкин стоит на возвышении, опираясь на перила, и вдруг мимо проносится фигура - человек одет и двигается как Голядкин. Глядя на то, как рабски побежал господин Голядкин за неизвестным, как попытался заглянуть ему в лицо, понимаешь: этого господин Голядкин и ждал. Интриги "ожесточеннейших врагов его" достигли апогея: появился двойник. Спектакль неизбежно подталкивает к разговору о двойственной природе спектаклей самого Фокина. В его постановках, почти всегда обращенных к мистическому началу, всегда чувствуется геометрическая выстроенность мизансцен, просчитанность мельчайших движений актеров. Темы Фокина - история больного Ван Гога, театрального революционера, безумного Антонена Арто, Чичикова, окруженного всякого рода нечистью, - располагают к буйству фантазии. Но никогда в постановках Фокина вы не увидите капризного режиссерского порыва, приема, не оправданного логикой. Между этих полюсов - немного упростив, их можно определить как сознательное и бессознательное, рациональное и стихийное - располагаются постановки Фокина. Далее следуют проблемы помельче - противоречие между карьерой и творчеством, ремесленничеством и вдохновением: мне кажется, Валерий Фокин пытается каждый раз заново разрешить их в своих спектаклях. Его <A style="COLOR: blue" target="_blank" href="http://iz.ru/culture/article486534">"Шинель", вышедшая несколько месяцев назад в "Современнике", </A>и "Двойник" кажутся частями одного спектакля. "Двойник" вышел из "Шинели", утверждал Достоевский. Фокин так и поставил. Петербург - холодный, чиновный - в обоих спектаклях наступает на Акакия Акакиевича и господина Голядкина, поглощает их. В поэме Достоевского непрестанно говорится: "все заволновалось, все зашумело, все двинулось к дверям" - у этой массы нет различий, нет имен. В сознании Голядкина "мелькают какие-то лица, давно забытые происшествия, мотивы глупых песен". Это определяет стилистику спектакля. Каждый новый образ в спектакле свидетельствует о нарастающем помешательстве главного героя - от легкого к буйному. Например, когда в финале женщины, изображая куриную стайку, квохча, собираются вокруг "несчастного героя нашего", а мужчины, тоже подражая то ли котам, то ли собакам, вьются вокруг него же, - это кульминация его безумия. Спектакль, столь свободно интерпретирующий поэму Достоевского, оказывается адекватным ее смысловой и стилистической сути. Когда Гвоздицкого-Голядкина облачают в белую смирительную рубаху и этот полуарлекин-полубезумец смотрит в зал, маленькая трагедия робкого человечка кажется не такой уж уникальной. Это впечатление подтверждает последняя сцена спектакля: на одном из ярусов вдруг кто-то начинает выкрикивать слова Голядкина, которыми начался спектакль. Еще один петербуржец почувствовал: и его двойник скоро вылупится.

Комментарии