Товарищ Сталин как медийный персонаж

Прошедший февраль, на который выпала 50-я годовщина ХХ съезда, положившего начало "оттепели" в СССР, ознаменовался премьерой экранизации романа Солженицына "<A style="COLOR: blue" href="http://iz.ru/culture/article3063795" target="_blank">В круге первом</A>" на одном федеральном телеканале и повтором "Московской саги" по роману Аксенова на другом. Наше телевизионное многосерийное кино в последние годы значительно продвинулось в направлении к большому кинематографу. Именно оно сегодня способно реально объединять страну. "Московская сага", "В круге первом", "Дети Арбата", "Штрафбат", "Звезда эпохи" - фильмы, заново осмысляющие тридцатилетнюю сталинскую эпоху. Мы обречены обращаться к ней снова и снова, слишком глубокий и страшный след оставило это время в судьбах людей. Тридцатые, сороковые, пятидесятые возвращаются на экран в каждом случае по-разному. И Сталин разный, и его опричники. И ситуации авторы телевизионных картин разглядывают как бы под разной оптикой. Добрый и мудрый дедушка Иосиф Виссарионович в сусальном сериале "Звезда эпохи" - даже не обожествление, а умиление душевной теплотой вождя, многократно усиленное обаянием Армена Джигарханяна. Это один полюс. Другой - усатый таракан, закрытый от мира теплым шарфом и пустым взглядом, - классная работа Максима Суханова в "Детях Арбата": актер видит своего Сталина монстром, вампиром, лишенным всего человеческого. Еще один, совсем недавний Сталин Игоря Кваши в фильме "В круге первом" - тоже страшный, с симптомами шизофрении, но несколько шаржированный и оттого непугающий. Наконец, Владимир Миронов из "Саги", пожалуй, наиболее взвешенный. Тиран, но в человеческом обличье, страшный по сути, а не внешне. Сегодня, спустя почти полтора года после первого показа, "Московская сага" смотрится по-иному - фильм, открывший тему и определивший тональность последующего разговора. Историческая заслуга "Московской саги" в том, что впервые в телевизионном кино сделана мужественная попытка проанализировать причины национального раскола, определить его исторические корни, расставив при этом нравственные акценты. Отталкиваясь от сложившегося в европейской литературе жанрового определения саги как семейного романа, писатель Василий Аксенов, сценарист Наталья Виолина и режиссер Дмитрий Барщевский провели одну большую семью через несколько эпох. Что-то подобное происходило с героями старых советских телеэпопей. Официальная история страны тоже преподносилась через частную жизнь, но сами эти телероманы выглядели сусальными, идеологически выверенными, показывающими "историческую роль партии" во всем, что было и чего не было. "Московская сага" как никакой другой сериал ориентировалась на общенациональную аудиторию, обращаясь к зрителю, пребывающему в ужасе от заполонивших эфир юмористических программ, с попыткой интеллектуализировать массовую аудиторию. И это удалось. Причина успеха и в невероятной кинематографичности сюжета, который до последней минуты держит в напряжении зрителя, и в удачной режиссерской адаптации. Дмитрий Барщевский сумел доказать: можно соединить разные полюса аудитории, свести людей, ориентированных на телевизионную продукцию разного уровня и содержания, в одной точке интереса. Наконец, ему удалось послать сигнал телевизионному начальству: аудитория не так разобщена и не так разнородна, как кажется. И в праймтайм можно показывать высококлассное кино. Детали, краски, подробности добавляли эпическому повествованию "Московской саги" тот самый "воздух", без которого все свелось бы к простому пересказу сюжета. Cила и достоверность экранного рассказа именно в деталях - в шрифте плакатов на премьере "Броненосца "Потемкин", в воспоминаниях о навеки утраченном ресторанном зале гостиницы "Москва" или доме в Серебряном Бору, в скудных подробностях лагерного быта, в роскоши помпезных советских интерьеров, в песнях, которые поют герои, и книжках, которые они читают. Время было растворено в этом сериале, как сахар в стакане чая. Хотя вкус у него отнюдь не сахарный. За "Московской сагой" последовали другие исторические телеэпопеи, каждая из которых осваивала новые площади и площадки. "Штрафбат" Николая Досталя - взгляд на сталинщину из сырого окопа, который простреливался не только с вражеской стороны, но и с тыла. "Штрафбат" показывал, как бездушна и жестока тоталитарная машина даже к героям, жившим по принципу: "Нам нужна одна Победа - одна на всех, мы за ценой не постоим". И "Дети Арбата" Андрея Эшпая тоже о цене, которую приходилось платить за высокие иллюзии, за разрушенные судьбы нескольких поколений, за то, чтобы в нечеловеческих условиях оставаться людьми. "Дети Арбата" продолжили традицию семейного телеромана, перекликаясь и полемизируя с "Московской сагой". Но очевидно, что более традиционная и неторопливая "Сага" оказалась шире и демократичней по адресному посылу. То, что сделали эти фильмы, невозможно переоценить. На головы их создателей сыпались проклятия и угрозы, их обвиняли во всех смертных грехах, первый из которых - отсутствие патриотизма. Хотя что может быть патриотичнее боли за свою страну, сопереживания своим согражданам? Так или иначе, сегодняшний выход к зрителю куда более сложной и тяжеловесной экранизации солженицынского "В круге первом" оказался хорошо подготовленным. В отличие от науки в искусстве практика иногда опережает теорию. Возникают новые темы, новые способы выражения, герои, и лишь после этого наступает время обобщения. Фильм Глеба Панфилова стал обобщением всего, что уже было рассказано и в "Московской саге", и в "Штрафбате", и в "Детях Арбата". Судьбы конкретных людей, их чувства, мысли, события их жизни переплавились в несколько умозрительные, но духовно насыщенные размышления героев фильма - о свободе выбора в условиях несвободы. Солженицын-писатель, по мнению некоторых критиков, вошел в противоречие с Солженицыным-драматургом, сценарию недостает действия. Впрочем, что происходило, мы уже знаем благодаря сериалам прошедших телесезонов, а "В круге первом" помогает нам осмыслить увиденное. Время порой рифмует вещи вроде бы далекие друг от друга. "Оттепель", начавшаяся полвека назад, закончилась новыми морозами. С климатом нашей стране не очень повезло, не везло и с прошлым. В то время как внятность и понимание собственного прошлого есть гарантия разумного, прогнозируемого будущего. И напоследок еще одна тривиальная, но бесспорная истина: так уж сложилось у нас, что только телевидение еще способно влиять на реальную оценку российского исторического опыта. Только телевидению доступно вести разговор со всем обществом, рассказывать и убеждать.