Писатель Милорад Павич: "Однажды меня едва не расстреляли"
Впервые на русском языке вышла книга классика современной литературы Милорада Павича "Уникальный роман". Автор знаменитых романа-лексикона ("Хазарский словарь"), романа-кроссворда ("Пейзаж, нарисованный чаем"), романа-клепсидры ("Внутренняя сторона ветра") и на сей раз остался верен себе: он создал роман-дельту с сотней различных финалов. О гороскопах, трудностях перевода и цифровом формате с Милорадом Павичем побеседовала корреспондент "Известий" Наталья Кочеткова.
известия: В автобиографии вы пишете, что "родились на берегах одной из четырех райских рек, в 8.30 утра, под знаком Весов (по асцеденту — Скорпион)". Верите в гороскопы?
Милорад Павич: Спросите воду, влияют ли на нее звезды и Луна. Задайте этот же вопрос животным и растениям. Между прочим, я опубликовал роман под названием "Звездная мантия", который в России вышел в издательстве "Азбука". У него есть подзаголовок: "Астрологический путеводитель для непосвященных".
известия: Насколько мне известно, один из ваших предков был писателем и в 1766 году опубликовал сборник стихотворений. Вы пытались о нем что-то разузнать?
Павич: Его имя сохранилось в истории литературы. Он писал десятистопным стихом поэмы в стиле сербских народных песен. Этот размер в своих переводах из сербской народной поэзии использовал Пушкин. Поэта звали Эмерик Павич. Он жил в Буде и там же напечатал сборник своих стихов.
известия: Он как-то повлиял на то, что вы стали писателем?
Павич: Воспоминания о предках-писателях всегда придавали мне силы. Почти в каждом поколении нашей семьи есть писатели. Так что я продолжаю долгую семейную традицию. В книгу под названием "История, которая убила Эмилию Кнорр" я включил стихи Николы Павича — моего дяди по отцовской линии.
известия: Ваше детство совпало с нацистской оккупацией Белграда. Ваше самое яркое впечатление этого периода?
Павич: Однажды меня едва не расстреляли за то, что у меня, ученика средней школы, не было надлежащих документов. Немецкому патрулю было недостаточно моего ученического билета. И только благодаря настойчивости моего отца, который немного знал немецкий язык и сумел объяснить, в чем дело, меня отпустили. Мне было тогда пятнадцать лет. Несколько десятилетий спустя, во время поездки в Германию, я читал свои переводы в десяти германских городах. Книги имеют свою судьбу. Писатели — тоже.
известия: Как случилось, что вы начали изучать русский язык?
Павич: Это произошло во время немецкой оккупации. Один белогвардеец, после эмиграции из России служивший в чине капитана во французском иностранном легионе, дал мне почитать на русском стихи Фета и Тютчева. Это было единственное, что он взял с собой из художественной литературы. Они были напечатаны на старом русском алфавите, которым пользовались до революции. Некоторые из них я помню наизусть до сих пор.
известия: Вы переводили на сербский Пушкина. Что было сложнее всего?
Павич: Труднее всего было сохранить пушкинскую поэтичность и ритм его стиха. Я до сих пор недоволен некоторыми своими переводами, опубликованными в 1952 г. "Евгения Онегина" я перевел дважды. В первый раз я не закончил перевод, и только со второго раза мне удалось добиться желаемого уровня. С огромным удовольствием я переводил "Цыган" и "Домик в Коломне". Мои переводы Пушкина до сих пор переиздаются, и их читают в Сербии в рамках школьной программы. Встречаются и "пиратские" издания.
известия: Вы писатель и одновременно литературовед. Одно другому не мешает?
Павич: Я занимался сербской литературой XVII, ХVIII и XIX веков, и этому периоду посвящены мои учебники по истории сербской литературы: барокко, классицизм, предромантизм и символизм. Некоторых писателей того времени я считаю своими друзьями и очень благодарен им за эту дружбу. Особо я обязан сербским, русским, греческим и украинским церковным проповедникам периода барокко. У них я научился строить предложения, предназначенные для восприятия на слух, а не для чтения.
известия: Как вы относитесь к своим подражателям?
Павич: Я считаю, что быть подражателем — пример не слишком счастливой судьбы в истории литературы. Каждый писатель должен найти свою дорогу, да и я сам не хотел бы подражать себе. Например, многие критики считали, что я после "Хазарского словаря" опять напишу нечто подобное. Но я этого не сделал. Для каждого нового романа я всегда придумывал какую-нибудь новую, ранее не использованную мной структуру. Таким образом возникли мои романы со структурой кроссворда, пособия для гадания на картах таро, клепсидры или роман с астрологическим путеводителем для непосвященных. Структура этих романов предлагает читателю большое количество дорог для прочтения. Этот же принцип я стремился использовать и в своих интерактивных драмах, которые исполняются на сценах России и других стран мира. Современная критика называет это нелинейным письмом, что, на мой взгляд и согласно моему опыту, иллюстрирует возможность человеческого ума превзойти компьютер, хотя бы в литературе. Компьютеры подсчитали, что некоторые мои книги можно прочитать миллионом способов. Когда я писал первые из этих книг, компьютерами еще не пользовались.
известия: Вы фактически ввели в литературу Горана Петровича. Вы могли бы назвать его своим учеником?
Павич: Если вы прочтете книги Горана Петровича, то увидите, что он идет своей дорогой, и я в нем ценю именно его творческое начало.
известия: В статье "Начало и конец романа" вы сравниваете литературу с архитектурой. Эта мысль была близка акмеистам. Центральная метафора статьи Мандельштама "Утро акмеизма" — литература как зодчество. Вы имели в виду акмеистов, когда писали этот текст?
Павич: О теоретии здесь нет и речи. Мне хотелось, чтобы читатель смог "прожить" в моем романе пятнадцать дней и получить в нем полный пансион за умеренную цену. Вообще в мои романы, как в дом, можно войти с разных сторон. В них несколько входов и выходов. Речь идет, таким образом, о литературной практике.
известия: С этой точки зрения "Уникальный роман" построен иначе. Это роман-дельта, у которого одно начало и 100 финалов. Вы изменили своей первоначальной концепции?
Павич: Я не сказал бы, что в "Уникальном романе" я отошел от своих прежних концепций. Я давно пытался поставить под вопрос и начало, и конец романа. "Уникальный роман" — это классический детективный роман, перевернутый с ног на голову. Иными словами, каждому читателю известно, кто убийца, но этого не знают ни суд, ни следователь, который ищет убийцу. Он погибает, так и не узнав, кто убийца и кто убьет его самого. Я придал обычному криминальному роману с любовной интригой сто вариантов финала.
известия: У каждой главы свой аромат: Kenzo, Old Spice, Poison и т.д. Какова их роль?
Павич: У моей супруги, писателя Ясмины Михайлович, есть одно произведение, которое называется "Автобиография в запахах". В моем романе запахи играют ключевую роль, поскольку именно они позволяют идентифицировать главных героев. Разве то же самое не случается и в жизни, хотя писатели это редко замечают?
известия: Вам не кажется, что культура книги наряду с традиционной культурой ХХ века ушла в прошлое, а на смену пришло нечто принципиально иное? Может быть, в вашей ситуации гораздо уместнее и удобнее выпускать интерактивные книги в электронном виде?
Павич: Я старался написать книги, которые можно читать классическим способом, т.е. от начала до конца, но которые вместе с тем обладают энергией, дающей возможность читателям самим выбрать направление. Нелинейная литература удобна для цифрового формата, т.е. для электронной книги. В прошлом году в Швеции опубликовали "Хазарский словарь" в виде электронной книги, и, кроме сербского оригинала, в ней содержится текст романа, переведенный на английский, греческий, турецкий языки и иврит.
известия: Вы часто обращаетесь к мифологии и фольклору. Как вы думаете, какое место занимает миф в современном обществе и что это за миф?
Павич: Миф непрерывно создается вновь и вновь. Например, кино в ХХ веке создало собственную мифологию. Мифологические концепции времен античности после того, как человек побывал на Луне и во Вселенной, не могут оставаться неизменными. Ежедневно вокруг нас возникает и умирает бесчисленное количество небольших мифов, которые иногда называют "брендами". Это мифы одноразового использования.
известия: Как вы относитесь к тому, что критики называют вас "первым автором ХХI столетия"?
Павич: Все мы, те, кто сейчас пишет, являемся писателями ХХI века.
И дольше века длится сон
Автор "Хазарского словаря" известен своей склонностью к экспериментальному письму и приверженностью идее интерактивного романа. Но главное Павич был и остается замечательным рассказчиком. "Уникальный роман" это лишний раз подтверждает.
"Александр андрогин. Одни называют его именем Алекса, другие Сандра. Итак, Алекса Клозевиц...". Хорошее начало для остросюжетного романа. Впрочем, если не считать этой странности (Павич настаивает, что Клозевиц именно андрогин, то есть в его личности соединены полноценные мужское и женское начала, а не болезненно искаженные, как в гермафродите), поначалу действие развивается по канонам "бульварного чтива". Клозевиц должен вернуть долг. Плата убийство двух человек. Разумеется, Клозевиц хочет расплатиться с кредиторами, то есть убить показанных ему на фотографии мужчину и женщину. Но действует он не вполне обычно. Он начинает торговать снами: снами из прошлого, из будущего (то есть теми, которые только должны присниться), снами из вечности (которые при жизни так и не увидел человек). И продает сны точнее, фрагменты "будущих" снов оперному певцу Дистели (он поет в "Борисе Годунове" Мусоргского) и его любовнице мадам Лемпицкой. В результате цели своей (то есть убийства) он достигает. Но автор к этому времени как будто забывает о завязке романа и пересказывает сны Дистели и Лемпицкой уже полностью.
Они действительно заслуживают внимания. Дистели, например, видит сон, в котором Александр Сергеевич Пушкин, используя практику вуду, пытается узнать свою судьбу. А вот сновидение мадам Лемпицкой соединяет в себе психоанализ, спиритический сеанс и уже знакомый миф об андрогине.
В завершение Павич приводит 100 вариантов окончания романа и даже предлагает читателю самому придумать финал, оставляя для этого пустые страницы. Конечно, это не более чем авторская хитрость. В "Уникальном романе" повествование становится какой-то текучей материей. Здесь все перетекает во все: сон в явь, прошлое в будущее, мужское в женское, жизнь в смерть, плоть в дух. Устойчивость этой аморфной структуры достигается лишь пристальным вниманием к деталям. Павич в своем художественном мире меняет не предмет, а точку зрения на него. Или вообще переносит предмет в другое измерение. Поэтому и его 100 вариантов финала кажутся фрагментами "будущих" снов, которые вполне могут выстроиться в цельное сновидение. А в таком случае, действительно, почему бы не учесть и паузу, лакуну, чистый лист бумаги с возможным текстом читателя?
Милорад Павич. Уникальный роман / Пер. с серб. Л. Савельевой. СПб.: Азбука, 2006. 336 с.
Николай Александров
