Невозможность языка
Новый роман Дмитрия Быкова - "ЖД" самим автором благоразумно вынесен за пределы собственно "изящной словесности": он политически злободневен настолько, насколько вообще может быть актуальным текст писателя, всегда чуравшегося любого формального политического статуса. Политика, впрочем, все равно постоянно выходит из собственных границ - и "ЖД" на безрыбье скудного нынешнего политиздата выглядит едва ли не главной книгой, потенциально способной стать бестселлером non-fiction.
Быкова не случайно постоянно выбрасывает в пространные лирические паузы и политические длинноты: он делает ту черновую работу по описанию и каталогизации среды, которую за него сделать некому. Автор сводит в бесконечном противостоянии нынешних "патриотов", превратившихся в романе в "варягов", и "либералов", ставших "хазарами". И лагери эти, по Быкову, суть одно - пришлые племена, без устали уничтожающие загадочное коренное население России, изводящие его то военной нищетой, то рыночным голодом.
Футурология "ЖД" бесхитростна, но абсолютно точно попадает в ожидание описываемой среды: в ближайшем будущем мир открывает новое универсальное топливо, газ флогистон; его нет в России, тотчас же скатившейся в очередную гражданскую войну между "варягами" и "хазарами". На этом фоне и разворачивает свою мистерию Быков.
Несомненное достоинство "ЖД" - дерзость замысла, и она же является причиной авторских промахов и неувязок. Быков, написавший биографию Бориса Пастернака (и получивший за нее премию "Национальный бестселлер"), волей-неволей повторяет путь своего героя, чей роман "Доктор Живаго" проницательная Ахматова назвала "гениальной неудачей". Грандиозный замысел и у Пастернака, и у Быкова воплотился в текст, который оказывается понятным довольно узкому кругу "посвященных": в пастернаковской биографии сам Быков справедливо пишет, что московская интеллигенция немедля признала "Доктора Живаго" "своим" по духу.
"Я родился для того, чтобы написать эту книгу", - признается в предисловии к "ЖД" Быков, попадая в тот же замкнутый круг, что и Пастернак, который признавался в особой роли, отводимой "Доктору Живаго". Описания среды в "ЖД" бесконечно верны, не в фактографической точности, а в фиксации трудноуловимых нюансов. Публицист Егор Холмогоров, примеривающий описания капитана-иерея Плоскорылова на себя, - лучшее свидетельство авторской удачи. "ЖД" богат на узнаваемых персонажей "тусовки": в "хазарах" видятся похожие друг на друга либералы (каждый волен найти себя), в мультиинструменталисте Псише Коробрянском - поэт Шиш Брянский, в "курирующем идеологию" Бахареве - Алексей Чадаев.
Весь роман и был бы чем-то средним между апологией интеллигенции и сведением счетов с ней, если бы Дмитрий Быков не предпринял попытку заговорить о "коренном населении" России, беззаветно пассивном, не умеющем вырваться из круга, метафорами которого в "ЖД" выступают кольцевая линия метро и бесконечная, никуда не ведущая железная дорога.
Четыре сюжетные линии - капитана Громова, губернатора Бороздина, "васька" Василия Ивановича и майора Волохова - являют ту Россию, до которой не успели добраться "хазары" и "варяги". Но все по-настоящему важные персонажи прописаны Быковым словно бы вскользь и блекнут на фоне исторических и философских разысканий автора. Народ, как песок, протек сквозь сито романа. (Быков пишет о нем предельно общо и невнятно: "коренное население умело упиваться процессом".) И это беда не столько Быкова, сколько сегодняшнего времени, которое держит "ЖД" на короткой привязи. Андрею Платонову, чтобы взглянуть на Россию 1930-х иначе, чем требовали правила соцреализма, пришлось заговорить на совершенно новом языке. Достоевский заставил героев "Бесов" говорить так, как никто до них никогда не говорил. Сейчас такого языка нет: ни в литературе, ни в общественном диалоге, ни в политике. Мы ходим по замкнутому кругу советских штампов, и либералы в этом смысле действительно почти неотличимы от государственников. Вырваться за границы языка двадцатилетней давности можно только создав свой, оригинальный способ говорить о народе и для народа. "Живые души" - такова одна из расшифровок названия романа - в лучших гоголевских традициях остались в поэме Быкова бесконечным многоточием "второго тома". С "мертвыми" в России давным-давно все понятно, а "живые", как и полтораста лет назад, ускользают в невозможность языка и косность говорения.
