O Ельцине. Очень личное

Позвольте, сегодня о личном: я Ельцина видела! И не по телевизору, а живьем, на расстоянии протянутой руки. Но мне не пришлось ее и протягивать, потому что он сам шагнул ко мне, наклонился и поцеловал эту руку. И это при том, что я сидела, а все остальные (и сам президент) стояли, а в присутствии президента женщина тоже должна стоять, если только она не английская королева. Я же тогда не была английской королевой и, похоже, уже никогда ей не стану. А сидела потому, что просто физически не могла стоять.

Известие о присуждении премии президента Российской Федерации "За наивысшие достижения в области печатных СМИ" застало меня ровно в тот момент, когда я едва очухалась после наркоза и тяжелейшей многочасовой операции. За неделю до того поскользнулась, упала, очнулась: ужасный перелом ноги, Центральный институт травматологии и ортопедии, операция, гипс.

И вот я еще не вполне могу сфокусировать взгляд, а медсестры, нянечки и товарищи по несчастью - сопалатники - суют мне в лицо родные "Известия", в которых я вижу собственную фотографию размером с четверть полосы, и поскольку еще толком не понимаю, на каком я свете, то на мгновение почудилось, что все-таки уже не на этом, и коллеги так тепло провожают меня в мир иной...

Потом разобралась: "Известия" поздравляют своего обозревателя с наградой, желают скорейшего выздоровления и передают горячие приветы от обеспокоенных читателей.

Строго говоря, эту премию президент лишь вручал. А присуждала ее Академия свободной прессы, куда входили все главные редакторы крупнейших российских печатных СМИ. И это они ежегодно выдвигали и утверждали кандидатуру лауреата, которого потом чествовали в Кремле.

В общем, после наркоза я проснулась знаменитой. Вскоре звонок из президентской администрации: "На какое число назначать торжественную церемонию вручения премии в Кремле?" Да помилуйте, какая церемония? Мне еще месяц лежать в больнице, а потом два месяца передвигаться на костылях!

Через месяц опять звонок "сверху": "Пора в Кремль. Борис Николаевич выходит на работу после болезни, и не известно, сколько продлится его рабочий период". Понимаю, что в Кремле да на костылях буду представлять собой душераздирающее зрелище. Предлагаю товарищам из администрации собственный сценарий: они добывают инвалидное кресло-коляску и присылают вместительную машину и пару крепких санитаров. "О'кей", - говорят в администрации и назначают дату - 19 апреля 1999 года.

Дальше начинаются чисто женские мучения: в чем поехать в Кремль и чем прикрыть опухшие синие пальчики, выглядывающие из-под гипса, - не шерстяным же носком мужа, единственной на тот момент "обувкой", налезавшей на "укутанную" в гипс стопу? Прошу маму сшить элегантный мешочек под цвет костюму. Брюки приходится распарывать по внутреннему шву - в обычном виде штанина не налезает на слоновьего размера ногу, загипсованную по самое колено.

Ровно в 10 утра 19 апреля у моего подъезда выстраивается кавалькада: машина сопровождения с мигалкой, "скорая помощь" марки "Шевроле", автомобиль, замыкающий кортеж, два безупречно вежливых санитара в белых халатах и с инвалидной коляской из ЦКБ и начальник санитаров - представительный пожилой мужчина в официальном темном костюме. Ну и я в белом костюме (апрель в тот год выдался по-настоящему жарким), в элегантной туфельке на здоровой ноге и в мешочке, прикрывающем ногу больную.

С ветерком домчались до Кремля. Выгрузились у служебного подъезда, оборудованного специальными пандусами, по которым легко проехать инвалидной коляске. "Это еще со времен Политбюро", - объясняет мне медицинский начальник, доставляющий меня на место церемонии.

В известном по теленовостям "зеленом зале" Кремля, где, как правило, награждают разных прочих лауреатов, служба протокола выстраивает мизансцену: на ковре, куда чуть позже встанет и президент, я в инвалидном кресле. Напротив - группа главных редакторов, членов Академии свободной прессы. Справа - освещающие событие коллеги из различных СМИ.

Через несколько минут входит Ельцин. Он давно не появлялся перед журналистами, поэтому смотрю во все глаза: никаких признаков дряхлости, строен, подтянут, бодр. Без бумажки и без запинки произносит мое имя-отчество, поздравляет, желает выздоровления. Работники протокола подносят памятный знак, выполненный из какого-то уральского камня, на котором выбиты золоченые герб России, перо (символ печатной прессы), слова "От президента России" и подпись: "Б.Н. Ельцин". Потом передают Борису Николаевичу роскошный букет. Он вручает мне цветы и, низко наклонясь, целует мою руку. Я благодарю его и в ответных словах выражаю надежду, что увечное состояние лауреата не станет метафорой, характеризующей состояние свободы СМИ в России, - тогда, впрочем, эта метафора казалась гиперболой. Если бы знать...

Затем Борис Николаевич сделал несколько программных заявлений: о бомбардировке войсками НАТО Югославии, о взаимоотношениях с премьер-министром Евгением Примаковым ("Не стравливайте меня с Примаковым"), о критике в свой адрес: мол, критика обязательно должна быть, но уважительная, корректная, а то некоторые пишут: "Кры-ы-ы-са". И с такой он интонацией помянул эту "крысу", что стало понятно, как ужасно обижают его такие вот "критические" замечания.

Эти памятные и дорогие моему сердцу кадры - президент на фоне женщины в белом, сидящей в инвалидном кресле, - я вновь увидела по телевизору в одном из документальных фильмов, посвященных памяти первого президента России. И вспомнила ту, почти детскую обиду, высказанную Борисом Николаевичем на торжественной церемонии в Кремле, когда Николай Сванидзе в первом после печального известия выпуске "Вестей" взволнованно комментировал случившееся: "Он никогда не унижался до мести своим врагам. Он никогда не задействовал административного ресурса в отношении своих критиков. У Бориса Николаевича были особые отношения с прессой. Мы часто очень жестко, даже грубо его критиковали. Он обижался смертельно! Но я не помню ни одного случая, чтобы Ельцин так же отвечал. Он никогда не использовал свою тяжелую руку, и наш журналистский корпус всегда будет это помнить".

Телевидение искренне и достойно прощалось с человеком, который дал ему свободу. Оно в память об этом демонстрировало все свои информационные и программные возможности, казалось, давно уже утраченные: переверстывало сетку вещания, убирая из нее избыточные развлечения и рекламу, вело прямую трансляцию, показывало интервью и фильмы о Ельцине, снятые еще при его жизни, устраивало поминовение во внеплановом прямом эфире (ток-шоу "Судите сами"). И говорило устами своих лучших журналистов те слова благодарности и уважения первому президенту, которых он почти не слышал при жизни.

Алла Пугачева не в поминальном еще, а в юбилейном фильме Николая Сванидзе "БН", снятом в преддверии 75-летия Ельцина и повторенном в день его смерти, вспомнила, как она, чурающаяся всяких официальных церемоний и наград, "просто побежала как девочка" получать орден из рук Бориса Николаевича, потому что безумно хотела с ним познакомиться. Вот и я, "как девочка", нет, не побежала, но поехала в инвалидной коляске получать свою премию из его рук. А получилось, что въехала в историю. Ах, какая это была история: драматическая, яркая, живая, насыщенная событиями! То есть тогда-то это была еще не история, а просто наша жизнь.