Режиссер Алексей Герман: "После ухода Бергмана серьезных авторитетов в кино уже не осталось"

На 89-м году жизни скончался великий шведский режиссер Ингмар Бергман. Создатель "Седьмой печати", "Персоны", "Земляничной поляны", "Молчания", "Фанни и Александра" последние годы провел в собственном доме на острове Фаро. Об Ингмаре Бергмане вспоминает его коллега Алексей Герман.

Смерть Ингмара Бергмана для меня и мне подобных — это удар такой же силы, каким когда-то стало известие о том, что умер Достоевский. В звуковом кино Бергман, безусловно, был ведущей фигурой, главной и основной. С моей точки зрения, он был фигурой более крупной, чем Тарковский, чем Феллини, чем Куросава. Куросава снимал... красиво, Бергман — так, как надо.

Мы не были лично знакомы. Мне передали, что Бергман два раза смотрел "Моего друга Ивана Лапшина", что для меня является необыкновенной честью. Сам я его фильмы знаю наизусть, хотя впервые мне удалось познакомиться с творчеством Бергмана достаточно поздно. Кажется, в 1986 году я посмотрел замечательную сказку "Фанни и Александр", нежную и мужественную одновременно. Тогда никто не умел так снимать кино — улыбаясь. И только потом я увидел более ранние его работы, в том числе "Седьмую печать", которую я считаю самым совершенным его произведением: такой маленький, скромный, незаметный фильм, сумевший охватить разом земное и божественное. Ничего лучше, на мой взгляд, кинематограф не сделал.

Он давно перестал снимать кино и последние годы провел на уединенном острове. Но он был большой художник и мог себе такое позволить. Было бы страшно интересно узнать, о чем он размышлял последние годы жизни. Если бы эти мысли возможно было опубликовать, думаю, это было бы произведение искусства. Я давно всем советую переиздать книги Бергмана: автобиографическую и художественную — они удивительные. Я долгие годы давал интервью, высказывался на всевозможные темы, а потом прочитал его книжки и понял, что на меня можно подавать в суд за плагиат. Все, что, как мне казалось, я так здорово придумал, за несколько десятилетий до меня уже написал Бергман. Почти слово в слово. Очевидно, он был очень нежным человеком, несмотря на шведские корни, раз написал, что весь его кинематограф произошел из детской туфельки.

Смерть этого старика, который, возможно, на своем острове постепенно сходил с ума, нам, кинематографистам всего мира, еще аукнется. Серьезных авторитетов в кино больше не осталось. Кинофестивали, конечно, выдумывают каких-то новых больших художников, но большим художником человека объявляют не люди, а Бог. Бергман был художником от Бога.

Первым серьезным ударом для кинематографа была смерть великих французских критиков, подобных Натали Сарот. Или Жан-Полю Сартру, он не писал о кино, но к его мнению и мнению ему подобных прислушивались. После того, как их не стало, мещанство подняло голову и заявило: "Я плачу за билеты 7 долларов и желаю смотреть не то, что вы хотите мне показать, а то, что мне нравится". Эти люди закинули ногу на ногу, плюнули в угол и стали смотреть кино. И никто им ничего не может сказать. Из художников одни польстились на деньги и славу и стали снимать кино для такого зрителя, а остальные — просто отошли в сторону и ни во что не вмешиваются. И все-таки где-то на острове жил Ингмар Бергман, который тоже никогда не говорил, что хорошо, что плохо, но он был. И с каждым режиссером гипотетически могло случиться, что он посмотрит Бергману в глаза, а значит, надо было постоянно спрашивать себя: "Что ты делаешь?". Сейчас не осталось и Бергмана. Фигуры его уровня в мировом кино больше нет.

Его смерть — удар для всех, кто относит себя к культурной части человечества, и абсолютно ничто для всех остальных, для тех, кто просто не знает, кто такой Бергман. Собственно, они теперь и будут править бал. Последние годы и так все большее значение имели денежные мешки, диктующие правила искусству. Сейчас их уже некому будет одернуть. Маловероятно, что на смену Бергману придет кто-то другой. Может быть, кто-то из молодежи, но я пока кандидатур не вижу. Самое печальное, что из-за всего этого то хорошее кино, которое последнее время в России стало давать ростки, не разовьется. Его забьет другой кинематограф — либо беззаботный, коммерческий, либо тяжелый, государственный. Мне легко об этом говорить, я — человек старый, может быть, последнюю картину снимаю...