Родион Щедрин: "Надо снять с руки часы и отважиться жить в вечности"
16 декабря Родион Щедрин будет праздновать свое 75-летие. Этой дате посвящен московский фестиваль его музыки. Щедрин остается одним из самых востребованных и знаменитых в мировом масштабе российских композиторов современности. Накануне дня рождения с Родионом Константиновичем встретилась обозреватель "Известий" Мария Бабалова.
вопрос: Вам нравятся юбилейные хлопоты?
ответ: Конечно, приятно. Хотя это и тяжелая ноша. Уйма встреч, репетиций...
в: В юбилейных фестивалях всегда есть какая-то итоговая нотка...
о: Я не люблю подводить итоги. Лет двадцать тому назад у меня была серьезная депрессия. Как говорят американцы, midlife crisis — кризис середины жизни. Который, наверное, случается у большинства, но, думаю, у творческих людей он бывает жестче. Потратив массу сил на его преодоление, я понял, что нельзя оглядываться назад или пытаться прогнозировать свое будущее. Бог все решит за меня. Надо жить сегодняшним днем.
в: Когда вы были ребенком, кем вы хотели стать?
о: Мое детство выпало на войну, я даже два раза пытался убежать на фронт. Очень хотел быть военным моряком, собирался в Нахимовское. И если бы не открытие в Москве в 1944 году хорового училища, в интернате которого мы все жили, где царила поистине военная дисциплина и форма у нас была очень красивая — темно-синие мундирчики с золотыми пуговицами, наверное, моя судьба оказалась бы не композиторской, а военной. Мне хотелось по стопам Римского-Корсакова пойти — но не как музыканта, а как мореплавателя. Все мои сверстники в те времена были чрезвычайно патриотично настроены. А вдобавок к этому я человек по натуре водный. У меня есть собственная теория — вопреки Дарвину, что наши предки были вовсе не обезьянами, а дельфинами. Дельфины-мужчины и дельфины-женщины. Часть дельфинов вышла на сушу. Господь Бог так был ими растроган, что дал им конечности, и они научились ходить. А другая часть осталась в океанах. По своей природе дельфины очень добрые животные, но на суше, борясь за существование с четвероногими тварями, они стали гораздо более агрессивными.
в: Когда вы сами в себе расслышали композитора и подумали про себя что-то вроде "сегодня я гений"?
о: Профессия композитора — это не стометровка, а марафон. Нужно долго бежать по разным рельефам, то под палящим солнцем удачи, то под тучами мук творчества. Композиторская деятельность требует не только таланта, но и терпения, усидчивости. Можно, конечно, написать за одну ночь "Марсельезу", как Руже де Лиль. Но он больше ничего запоминающегося не создал и вошел в историю как автор великого гимна, но не как композитор. Это только в голливудских фильмах показывают: написал композитор одну арию, и вся страна сходит с ума от восторга, он становится признанным гением, красивые женщины вокруг него вьются толпами...
в: Вы ощущаете себя исторической личностью?
о: Думаю, что я одна из ветвей древа российской композиторской культуры. А уж насколько эта ветвь могучая и раскидистая, судить потомкам. Я себя считаю стопроцентно, безо всяких колебаний, представителем русской музыкальной школы, ее московского направления.
в: А можно научиться сочинять музыку?
о: Научить нельзя, но научиться можно. Настоящий композитор-профессионал может объяснить какие-то вещи так, чтобы меньше шишек и синяков себе набивать по жизни и экономить время для познания таинств.
в: У кого надо учиться?
о: У Шостаковича.
в: А сегодня?
о: Не знаю.
в: В вас говорит профессиональная ревность?
о: Я не ощущаю себя ревнивцем. Хотя это ни в коем случае не означает, что мне неведомы чувства обиды и боли из-за несправедливости по отношению к себе. Этого, мне кажется, не удавалось избежать ни одному человеку на свете. К примеру, Вагнер с большим трудом добился аудиенции у Россини. Россини совершенно не знал музыки Вагнера, а тот уже был автором "Тристана и Изольды". Россини несколько минут с ним разговаривал сквозь зубы... Подобные случаи бывают постоянно: попадаешь в какую-то ситуацию, когда люди не знают толком, что ты можешь, и ведут себя снисходительно. Не будешь же им объяснять, на что способен.
в: Композиторы, как правило, покидали родину с чувством глубокой обиды. Что вас заставило стать человеком мира?
о: Во-первых, я родину не покинул и ей не изменил. Кому может прийти в голову сказать о Гоголе, что он изменил родине? Если я даже буду заставлять себя не быть русским, я не смогу. У меня русская ментальность, культура, язык. Я счастлив, что могу общаться по-русски. Я физически устаю говорить то по-английски, то по-немецки. Просто, получив свободу передвижения, я стал выбирать место и форму бытия в зависимости от того, как мне наиболее удобно и выгодно. В России до сих пор на каждом шагу — проблема. Я даже факс в Москву или из Москвы не могу отправить с первой попытки. Трачу полчаса, начинаю сердиться, но все впустую. А когда мне нужно послать факс в Новую Зеландию, я нажимаю кнопку, и все идет. Почему-то российская почта приходит в таком виде, будто ее лев три дня жевал с голодухи... Когда Набокова спросили: почему вы живете в Монтрё, в Швейцарии? Он ответил, потому что здесь хорошо работает почта... Сегодня моя профессиональная жизнь связана с Германией. Мои издатели, нынешний и предыдущий, — это Shott и Sikorski. Мои авторские права тоже охраняет германское агентство GEMA. Издательство для композитора — это сверхважно. Чтобы ноты можно было приобрести в любой точке земного шара.
в: Что значит для вас быть современным композитором?
о: Я никогда не делил музыку на современную и несовременную. Музыка бывает только хорошая или нет. Интересная или неинтересная, скучная. А когда она написана — позавчера или три века назад — без разницы.
в: Что для вас главное в творческом процессе?
о: Интуиция. Когда кто-то водит твоей рукой.
в: А кого вы предпочитаете, чтобы водил вашей рукой?
о: Господа Бога. По большому счету, надо снять с руки часы и отважиться жить в вечности.
в: Вы работаете по старинке — скрипя пером о бумагу — или глядя в монитор компьютера?
о: По старинке, хотя у меня есть компьютер. Но я old fashion man. Я противник прогресса в таких интимных делах, как творчество. Связь между мозгом и рукой мне кажется надежнее. Техника жестко утилизирует мир. Это игрушка для ленивых, когда за тебя многое, почти все, делает машина. Мир сегодня становится не только удобнее, но и поверхностнее. Я смотрю на сегодняшних детей, которые знают компьютер лучше, чем произведения Пушкина или Чайковского, и мне кажется, что они уже в утробе матери посылали друг другу e-mail.
в: Композитор — профессия из прошлого или будущего?
о: Недавно, в ноябре, я возглавлял жюри композиторского конкурса в Афинах. Отправляясь туда, должен признаться, был полон скептицизма. Когда мы туда летели с Майей Михайловной, я говорю ей: знаешь, тебе завтра вечером придется пострадать, наверняка будет сплошной авангард. Ты уж веди себя терпеливо, прояви аристократизм. Но все шесть сочинений, что вышли в финал, не имели никакого отношения ни к авангарду, ни к минимализму. Ни-ка-ко-го! Это была замечательная музыка, эмоциональная, мелодичная, яркая, свежая. Для голоса хорошо написанная, замечательно звучащая в оркестре. Майя Михайловна говорит: что ж ты меня пугал зря, это замечательная музыка! Испанец получил первую премию, десять тысяч евро. Вторую — кореянка. Третью — грек. И три человека — американец, венгр и итальянец — дипломы. Если музыка будет писаться вот такая, как сейчас я слышал, то публика, я уверен, будет в восторге и залы на концертах современной академической музыки всегда будут полны.
в: Считается, что талантливый человек по своей природе одиночка и вампир. Союз двух феноменальных личностей должен быть скоротечен. В чем секрет вашего почти полувекового брака с Майей Плисецкой?
в: Мы ничего для этого не делаем искусственно. Похоже, нас соединил Господь Бог. Мы подходим друг другу. Нам ни минуты не бывает скучно, когда мы вместе. Мы живем интересами и заботами друг друга. Когда ее в Германии называют "фрау Щедрин", она только радуется, откликается с улыбкой. А когда я еду с ней на какое-то ее событие, я — муж Майи Плисецкой, и меня это никак не унижает.
в: Какой своей слабости вы потакаете?
о: Когда я вижу пирожное или торт, моя воля отказывает. Тут я ничего с собой не могу поделать.
в: А какой музыкальный инструмент вас наиболее полно выражает?
о: Симфонический оркестр. Когда первоклассный оркестр говорит твоим языком, это ни с чем не сравнимое наслаждение. Даже с оперой, как бы хорошо она ни была поставлена.
в: Но и ваши оперы "Не только любовь" и "Мертвые души", а не только балеты "Кармен-сюита", "Дама с собачкой", "Чайка" — это лучшие страницы истории Большого театра второй половины ХХ века.
о: Я сам считаю, может быть, от нескромности, что "Мертвые души" — лучшая оперная постановка Большого театра за последние тридцать лет. Я имею в виду гармонию всех компонентов. Юрий Темирканов работал фантастически и вел себя как рыцарь. Он 32 раза приезжал из Петербурга абсолютно бесплатно продирижировать оперой. Вот так же сейчас я был покорен Валерием Гергиевым, когда он работал над моим "Очарованным странником". Зная его общемировую занятость, я ехал в Петербург с чувством настороженности. Но Гергиев отнесся к "Страннику" исключительно серьезно, знал каждую ноту в партитуре. На репетиции мне по существу нечего ему было говорить. Четыре дня он буквально не давал музыкантам перерыва на бутерброд, репетируя до последнего момента, когда в зал уже публику надо было пускать. И добился своего: на премьере все играли и пели на грани совершенства. Сегодня, 14 декабря, в Большом зале консерватории будет исполняться моя последняя опера — "Боярыня Морозова". Ни у одного исполнителя нет дублера, а кругом вирусный грипп ходит. Я очень волнуюсь.
в: Вы сегодня предпочитаете работать под заказ. Это значит, что ныне вдохновение — миф, а деньги — муза?
о: Вовсе нет. Заказ — это не кандалы, не наручники, а лишь взаимное обязательство сторон, которое меня дисциплинирует. Предполагается, что своей профессией ты должен кормить семью. Речь идет о самом элементарном. Самолеты и дворцы покупать необязательно. Мне банально нужны средства для существования, и я не могу сидеть в палатке и торговать папиросами. У меня нет коммерческой жилки, меня обдурить ничего не стоит. И собственного нефтяного краника у меня нет.
в: Как рождается идея произведения?
о: Поразительная вещь: хорошая идея не забывается. Ночью иногда что-то придет в голову, я не бросаюсь сразу к столу. Утром все прекрасно помню. А если забыл, не жалко. Уходит только плохое. Это потеря не обидная.
в: В жизни вы тоже помните только хорошее?
о: Пока я еще не в маразме — помню и хорошее, и плохое. Иногда лучше не помнить, но все-таки помнишь. Только сейчас я, кажется, освобождаюсь от обидчивости и от опасения за завтрашний день.
в: Почему, на ваш взгляд, сегодня композиторы не столь влиятельны, как это было во времена Моцарта или Верди?
о: Сегодня моду, увы, диктует попса. Экономическая ситуация в мире плачевна. И первым от этого страдает серьезное искусство. Люди привыкают довольствоваться малым, предпочитая искусству развлечения. Строят казино, дискотеки плодят, а помощь симфоническим оркестрам и оперным театрам остается где-нибудь на девяносто восьмом месте.
в: Какая звуковая среда для вас наиболее комфортна?
о: Абсолютная тишина. Ее я обычно нахожу в нашем доме в Литве. Там у меня место затворничества. В тишине мне легче расслышать музыку внутри себя. На Новый год опять поедем в Литву, десять дней пробудем. Там время идет в три раза медленнее. Я все успеваю — и рыбу ловить, и с собаками играть, и поработать, и телевизор посмотреть.
