Клюква в "Вишневом саду"
В новом спектакле Марка Захарова измученный трактовками и концепциями текст Чехова - всего лишь повод для приятного сценического времяпрепровождения.
Когда худрук "Ленкома" в прошлом году поставил гоголевскую "Женитьбу", он лаконично сформулировал свой побудительный мотив: "Я хотел, чтобы на сцену вышло одновременно семь народных артистов". Чистосердечное признание режиссера, как известно, облегчает жизнь критику. Надо быть совсем уж твердолобым зоилом, выискивая в спектакле тайный смысл, если тебе русским языком намекнули, в чем состоит явный. Не хочешь смотреть на народных ленкомовских женихов, не смотри. Не любишь бенефисный театр, где артисты себе и зрителям ни в чем не отказывают, не суйся в "Ленком". Кстати, Олег Янковский в роли утирающего слезу Жевакина до сих пор стоит у меня перед глазами. Когда у тебя под рукой лицедеи такого калибра, гоголевскую комедию можно и впрямь не грузить концепциями.
"Вишневый сад" - иное дело. С момента написания в далеком 1903 году и по сей день эта пьеса неизбежно становилась поводом, чтобы высказаться о самых что ни на есть важных социальных и бытийственных проблемах. Если режиссеру нечего было о них сказать, он, как правило, и не замахивался на чеховский шедевр. Даже родоначальник коммерческого театра постсоветской России Леонид Трушкин, ставя "Вишневый сад", постарался отразить в нем общественные коллизии сумбурных 1990-х. А уж Захаров, этот мастер социально-политического "Бродвея" и магистр эзопова языка... Чтобы он, взявшись за гуж, да не подумал о судьбах родины! Воображение рисовало, как дерзкий режиссер спрямляет смысловые векторы чеховского шедевра, укладывает его в прокрустово ложе какой-нибудь вопиющей злободневности, превращает Лопахина в олигарха, Петю Трофимова - в политического демагога с либерально-демократическим уклоном, Фирса - в старого упертого коммуниста... Да мало ли чего можно было скроить, пользуясь старыми театральными лекалами. Некоторые рецензенты (прежде чем показать спектакль в Москве, его сыграли весной в Петербурге) даже решили сгоряча, что Захаров примерно так и поступил, упрекнув худрука "Ленкома" за прямолинейность социально-политических аллюзий.
И явно дали маху.
Ибо никаких аллюзий в спектакле Захарова нет. Говоря словами Воланда, чего ни хватишься, ничего нет. И это можно считать подлинной революцией в русском театре, ибо впервые "Вишневый сад" поставлен в сущности ни о чем. Если порой и мерещатся какие-то намеки на нашу действительность (прохожий, выклянчивающий у Раневской золотой, оказывается лицом монголоидной расы, которая, по всей видимости, и станет вскоре истинной владелицей вишневого сада), то возникают они случайно, походя. Мерцают и тут же гаснут.
В остальном спектакль распадается на эстрадные шутки, условно связанные общим сюжетом, и ряд лирических сцен, в которых задействованы страдающая легкой формой нимфомании Раневская (Александра Захарова) и кажущийся совсем еще мальчиком Лопахин (наделенный весьма мощной сценической харизмой Антон Шагин). Их отношения, сопровождаемые красивой музыкой, отчего-то имеют весьма суматошный характер и больше походят на роман двух подростков, которым родители строго запретили оставаться друг у друга на ночь.
Все прочие персонажи представлены эксцентричными фриками. Уж что-что, а разыгрывать фриков в "Ленкоме" умеют. Петя Трофимов (Дмитрий Гизбрехт) безуспешно борется с "фефектами фикции", страдает сильным нервным тиком и имеет хорошие перспективы закончить жизнь в больнице для буйнопомешанных. Симеонов-Пищик (Сергей Степанченко) кажется добродушным коверным, выбегающим на сцену исключительно для того, чтобы развеселить пригорюнившихся хозяев вишневого сада. Шарлотта Ивановна (Мария Машкова) - оторва, пляшущая канкан на бильярдном столе и показывающая фокусы, от которых дом едва не взлетает на воздух, - тоже не дает зрителям скучать. В отличие от прочих комедиантов, Александр Збруев в роли говорливого Гаева старается не впадать в откровенно эстрадный тон. Но и он в конце концов невольно становится частью шумного и суетливого ленкомовского бедлама.
Когда обитатели имения скапливаются на сцене, то начинают разительно напоминать массовку из захаровских фильмов по сценариям Григория Горина. Надо сказать, что и текст Чехова, изрядно сокращенный, упрощенный и переписанный, в лучшие минуты спектакля тоже напоминает текст Горина. А в худшие, увы, - шутки из КВН. Яша выходит на сцену со скорбным лицом, снимает шляпу и произносит: "Шарлотта Ивановна...". "Что?!" - хватается за сердце Раневская с интонацией, не оставляющей зрителям никакой надежды. "Показала фокус", - невозмутимо продолжает Яша. В зале многие смеются. Поскольку в "Ленкоме" есть комедийный артист экстра-класса Леонид Броневой, иногда смеются сразу все. Патриарх ленкомовской сцены впервые за сценическую историю пьесы играет Фирса не преданным хозяину холопом, а роняющим сентенции старым циником, знающим цену всей этой суете.
Порой кажется, что цену театральной суете знает теперь и сам Марк Захаров. Всё что мог он, видимо, уже поведал. Повторяться не хочется. А ставить спектакли велят долг и должность. Так пусть уж лучше так - бесхитростно. Пусть лучше свежая клюква да клубничка, чем тухлые сентенции: "Вся Россия - наш сад". На эту некогда актуальную тему худруку "Ленкома" сказать уже явно нечего.
