Мысль во плоти
Выражаясь высокопарно, природу пелевинского дарования проще всего определить "от противного", сравнив с его полной противоположностью - Владимиром Сорокиным.
Сорокин - воплощенное слово, Пелевин - воплощенная мысль.
Первый - стилист. Второй - мыслитель.
Первый - скворец, который умеет петь на все голоса. У второго все персонажи говорят одним-единственным голосом - голосом Виктора Пелевина.
У первого получается смоделировать любое художественное пространство (повести XIX века, советского производственного романа или газетной редколлегии). Второй всегда балансирует между российской реальностью за окном и ее симулякром (в том смысле, какой придавал этому термину Жорж Батай) - нарко-трипом, сном, обмороком, медитацией.
Единственное, что их объединяет, - оба пишут романы, и у обоих это не получается. Но ни Сорокину, ни Пелевину это не вредит. Просто у них выходят необычные романы: полифоническая симфония у Сорокина и длинная публицистическая колонка у Пелевина.
Впрочем, не следует думать, что Пелевин так уж чужд формальных экспериментов. Например, он как-то взял и написал любовный роман ("Священная книга оборотня"), чего раньше не делал. Или выстроил свой "Ампир В" как платоновский диалог, в котором неофит задает вопросы наставнику и получает на них развернутые ответы. Однако в только что вышедшем сборнике "Ананасная вода для прекрасной дамы" Виктор Пелевин ни на шаг не продвинулся вперед ни с точки зрения формы, ни в отношении содержания.
"Ананасная вода" - книга не просто дуалистичная по своей задумке. В ней автор поставил себе целью соединить несоединимое (как если бы какой-нибудь подражатель решил написать роман в духе Сорокина и Пелевина сразу), что весьма символично отражено в названии: "Вам ли, любящим баб да блюда, // жизнь отдавать в угоду?! // Я лучше в баре б... буду // подавать ананасную воду!" Маяковского поставлено рядом с "Прекрасной Дамой" Блока.
%%VYNOS1%%Внутри - та же парность и то же противопоставление. Книга поделена на две части. Одна называется "Боги и механизмы", вторая - "Механизмы и боги". В первую вошли две повести ("Операция Burning Bush" и "Зенитные кодексы Аль-Эфесби"), во вторую - три рассказа ("Созерцатель тени", "Тхаги", "Отель хороших воплощений"). Первая часть так или иначе эксплуатирует идею бога как машины, изобретенной человеческим разумом ("Операция Burning Bush"), и соответственно возможность богоборчества заключается в том, чтобы нарушить логику работы механизма ("Зенитные кодексы Аль-Эфесби"). Три рассказа из второй части ближе к тем идеям, которые Пелевин вообще так любит и которые как в зеркале отражаются в первой части: привычная нам реальность - тень другого, божественного мироздания, а человек в ней - всего лишь отражение мыслей божества, которое само, в свою очередь, должно в чем-то отражаться, хоть бы даже в бутылке от шампанского.
С формальной точки зрения в новой книге мы имеем заигрывание с античным приемом deus ex machinа ("бог из машины"), видимо, призванным пополнить ряды поклонников писателя первокурсниками филфака (на первом семестре как раз читают античную литературу и объясняют, что такое "бог из машины"); всем памятные каламбуры вроде "Солидный Господь для солидных господ" сменились ничем от них не отличающимся "Раз надо - Роснано"; уже известный читателям Пелевина платоновский диалог учителя с учеником (как вариант, творца с только что сотворенной душой). Когда автору лень расписывать диалог между двумя персонажами, а остроумные реплики выбрасывать жалко, он выдает их просто в качестве афоризмов, снабдив темой: "об информационном обществе" или "о российской филологической интеллигенции". Подобного рода небрежности наводят на мысль, что следующей пелевинской книгой вполне может стать сборник максим на манер Ларошфуко. Кроме шуток, это было бы остроумнейшим ходом с его стороны.
Валерий Брюсов считал, что писателю, как спортсмену, необходимо постоянно быть в форме, а значит, нужны регулярные тренировки. Сам Брюсов каждое утро садился за стол и писал стихи. Для себя. В качестве разминки. "Ананасная вода для прекрасной дамы" производит впечатление таких вот необязательных, вполсилы выполненных экзерсисов. Ленивых и неизобретательных, написанных лишь для того, чтобы не потерять навык. Или чтобы выполнить условия договора перед издателем. Но если книгопродавцу издание принесет выручку, то автору блистательных "Священная книга оборотня", "Ампир В" или "t" - скорее дурную славу.
Тут на ум приходит вот какая история. Мы как-то сидели с Сергеем Марковичем Гандлевским в буфете "Останкино" и пили кофе. Он - потому что ждал, когда приедет машина и отвезет его домой после участия в какой-то программе. Я - просто так. Разговор зашел о фильме Леонида Парфенова "Зворыкин-Муромец". Об изобретателе телевизора. "Странное дело, - говорю я, - вроде добротно сделанная вещь: автор и внутрь электронно-лучевой трубки слазил, и количество шагов, на которое было передано первое изображение, посчитал, и себя вверх тормашками перевернул - иными словами, со всей основательностью подошел к съемкам, а смотреть невозможно. С души воротит". "Знаете, Наташа, если бы меня кто-то спросил о том, что я думаю о Парфенове, то я бы ответил примерно как вы. Знаете почему? Дело не в недобросовестности, а в избитости приема. Парфенов снимает такие фильмы уже много лет и везде делает одно и то же", - сказал Гандлевский и склонил коротко стриженную седую голову над кофейной чашкой. Потом взглянул на меня поверх очков и бросил: "Это же, кстати, случилось с Хемингуэем".
Уважаемый Виктор Олегович, вы вольны утопить меня в выгребной яме, как Бисинского, или обозвать "мелким литературным недотыкомзером" - ваше право, но вы уверены, что вы не погорите на том же, на чем попался Великий Хэм?
