Окутанная Гоголем
известия: Понятно, что ни одна художественная школа, ни один институт, не могут дать столько, сколько родители-художники...
ольга булгакова: Если бы они всю жизнь не восторгались моими рисунками, то не знаю, чем бы я сейчас занималась. У папы над диваном был вбит гвоздь, на который в соответствии с нашей договоренностью я должна была нанизывать свои рисунки, чтобы он все мог просмотреть и оценить. И первое, что он делал, придя домой, - снимал пальто и шел смотреть и оценивать мои шедевры. Я была избалована их любовью.
и: Составьте натюрморт из предметов вашего детства.
булгакова: О, это целый мир. Картонная коробка, а в ней - старинный стереоскоп и маленькие хрупкие стеклышки с двойным изображением - отдельно для левого и правого глаза. На них застывшие в пугающей объемности мгновения семидесятилетней давности - давно не существующие Страстной монастырь, Сухаревский рынок... Первый русский летчик Уточкин готовится к показательному полету на своем смешном аэроплане. Молодой человек в очках и с бородкой на углу Тверской на фоне старомодного трамвая. Он доволен - сегодня у него родилась дочь Матильда, моя мама. Шкатулка, в которой три солдатских Георгия, полученные другим моим дедом на Первой мировой. Пожелтевшая газета "За Сталина" - в ней помещены рисунки красноармейца Булгакова, моего отца. А живем мы большой семьей, вместе с семьей моей тетушки, в Старопименовском переулке, куда вселились мои дедушка с бабушкой еще в 1910 году. Мы и сейчас там живем - те, кто остались...
и: Чему вас учили в художественной школе?
булгакова: Говорили: не обольщайтесь, что поступили, художниками из вас станут единицы. А мы хохотали и не верили. У нас были свои корифеи рисунка, которые умели твердым карандашом сделать гипс на уровне старой академии. Считалось, что вот они сейчас гении, так они гениями и останутся.
и: А вы к их числу не принадлежали?
булгакова: Я училась хорошо, но всегда мучилась комплексами. Потом поступила в Суриковский. Когда мне было 19, умер папа, и было совершенно непонятно, как мы будем жить дальше, потому что папа - это был самый надежный тыл. Спас художественный комбинат, где можно было рисовать сказки на заказ. Это и отдушина, и деньги.
и: Вы принадлежите к поколению "семидесятников". А это всегда стремление противопоставить динамике реального течения жизни статику изобразительного языка. Как в зависимости от времени меняется живописный язык всего поколения?
булгакова: Были Джотто, потом, как кульминация, - Леонардо... Изобразительное искусство развивалось, дошло до предельного приближения к жизни - полного жизнеподобия. А параллельно развивались наука и техника, появился фотоаппарат, 3-D... Раньше не знали перспективу, и никому в голову не приходило, что изображение без перспективы - это что-то неподлинное и несовершенное. А когда дошли до полного овладения визуальными законами, то наступил XX век, искусство стало ставить принципиально иные задачи: появился авангард, "Черный квадрат". Искусство не могло остаться прежним. Есть художники, которые этого не хотят замечать, продолжают линию передвижничества, но в целом искусство движется по другому вектору. Ведь это неестественно, если человек в старости пытается изобразить мир так же, как он это делал в юности или детстве? Он уже сам изменился, и мир вокруг него изменился.
и: Как велика дистанция между вашим замыслом и его трактовкой искусствоведами? Возьмем вашу "Фокусницу". Столик, покрытый красной скатертью, одновременно является нижней частью ее пышного платья. Эти красные очки, за которыми то ли есть глаза, то ли нет - все это рождает кучу ассоциаций. Тут для меня присутствуют и Босх, и Брейгель, и немецкие экспрессионисты, и Маркес... Но мне-то, зрителю, важно знать, насколько я с вами совпадаю!
булгакова: У меня нет ни литературной, ни пластической программы, все очень переплетено. Прежде чем начать работать, какой-то образ в голове, конечно, появляется, но по ходу дела он меняется. Когда я стою перед холстом, я не пытаюсь себе что-то объяснить. Мне всю жизнь не хочется делать чего-то из сиюминутной рефлексии на происходящее. Фокусница стоит перед столом, который трансформируется в платье. Платье отсылает куда-то назад, но все же это не платье, а метаморфоза одного в другое. ...А потом еще тонкий момент - как назвать работу. Название может увести в сторону, может обеднить. Но когда название многозначительней того, что можно выдернуть из работы, - это ужасно, это дурной вкус.
и: А как вы пришли к Гоголю? Женщины редко от него без ума.
булгакова: У старшей сестры была книга "Вечера на хуторе близ Диканьки" с иллюстрациями Каневского и Бубнова. Еще не читая текста, я смотрела эти иллюстрации. И до сих пор знаю: возьму книгу с полки, и обязательно будет наслаждение от чтения, обязательно возникнет нечто новое. Вот уж у кого единство формы и содержания, я даже не знаю другого такого примера. Язык Гоголя, его ритм... Раньше заставляли учить отрывок "Чуден Днепр при тихой погоде..." - и правильно делали. Всех надо через него пропускать, если человек чуткий - это для него не пройдет бесследно.
и: Вспоминаю вашу работу 1980 года, где хрупкая фигурка Гоголя спелената как кокон, который одновременно и саван...
булгакова: Известно, что он всегда мерз и всегда кутался. Так что это одновременно и привычка закутаться, и действительно саван, ведь человек панически боялся смерти. Будучи молодым, он чувствовал себя стариком, и процесс умирания у него начался рано.
и: А почему у вас в работах нигде нет лестницы - это же были его последние слова: "Лестницу!"?
булгакова: Прямой иллюстративности вы у меня не найдете, я этого не приемлю. А высказываться на волнующую меня тему хочется. В наш недавний всплеск гоголевский, в год его 200-летия, я выставила в питерской галерее "Квадрат" живопись и графику, посвященную Гоголю.
и: Получается, 30 лет с Гоголем? Ваши новые гоголевские работы - они абсолютно иные и по языку, и по пластике, и по колориту, словно другой человек писал. Нечто похожее на земной шар - с океанами, вечной мерзлотой, пустынями - и одновременно на скан головы в тепловизоре. Но присмотришься - и видишь, что это не горный хребет, а нос, гоголевский (!), и пустыня - не пустыня, а как бы взорванный мозг... Гоголи этой серии смыкаются с серией "Имена", 46 мужских ликов: Лука, Савва, Авель, Лазарь, Измаил... Все вышедшие из Адама.
булгакова: У меня есть и чисто женская серия - "Матриархат".
и: Эти мощные тетки в стиле матвеевских скульптур? Какие-то, уж не обижайтесь, глиняные бабы-идолы!
булгакова: Ну что вы. Это даже интересно слышать.
и: Деликатный вопрос: а кто покупает эти эстетские работы? Публика денежная предпочитает авангард, Айвазовского с Шишкиным или иконы с яйцами Фаберже. А кто у "аристократки духа", как называют вас в художественной среде, купит мятущихся Гоголей?
булгакова: Вопрос, конечно, интересный. У меня на него ответа нет.
и: Расскажите о своем муже, художнике Александре Ситникове. Насколько вы с ним стали похожи за 37 лет совместной жизни?
булгакова: Он учился в Суриковском на три курса старше. Встречаясь в институтском коридоре, мы друг друга привечали, как-то по-особенному раскланивались. Я сразу увидела, что он не такой, как все. Отдельный. И сейчас продолжаю так считать. В ранних работах мы были более соприкасаемы, а сейчас разошлись в творчестве.
и: Ваша дочь - тоже художник, и ее муж - туда же. Все повторяется?
булгакова: Именно! Потому что мы к ней тоже относились очень трепетно: она еще не умела ни ходить, ни разговаривать, но мы ей краски уже подкладывали и она пальцами возила...
и: Сейчас, как и в солоухинские времена, вновь всплеск интереса к иконе, снова пишут о чуде обратной перспективы... Но в Европе-то в те времена были уже да Винчи, Микеланджело...
булгакова: Эль Греко! Не представляю, как его воспринимали современники. Он и сейчас в каких-то моментах может шокировать. Там такая живопись, такое мастерство, и пластика, и мышление, нам очень близкие - как это так получилось?! А в литературе я не знаю никого более современного, чем Данте. Его форма, его мысли и прозрение столь сопоставимы с нашими!
и: Какое место на Земле вы любите больше всего?
булгакова: Люблю свою мастерскую на Верхней Масловке, люблю свой дом. И еще я считаю лучшим местом на Земле Италию. Зайдешь в любую церковь, безо всякого билета, а там Джотто похоронен или еще кто-то из великих... В самом воздухе растворено нечто такое, от чего чувствуешь себя сопричастным к прекрасному.
