Вместе с Акимовым в свете и "Тени"

- К юбилейной дате приурочено столько мероприятий - открытие комнаты-музея, несколько выставок, встречи актеров со зрителями и, конечно, традиционный "капустник". Но как нам, акимовцам, больно, что в Петербурге до сих пор нет памятника Акимову! Когда мы услышали, что открыли памятник Товстоногову и даже сквер его имени, то, конечно, порадовались - за режиссера, за БДТ, за город. А у Акимова нет даже мемориальной доски. Она исчезла вместе с домом на углу Кирпичного переулка и улицы Гоголя, который снесли, и там теперь строится метро.
Надо найти возможность увековечить память этого великого человека, создавшего уникальный театр, художественно-постановочный факультет в театральном институте. Он - режиссер, прошедший через горнило испытаний, лишенный своего театра, сидевший три года без работы. Затем поставивший в Театре Ленсовета неповторимые спектакли - "Дело" Сухово-Кобылина, "Весна в Москве", по которым сняли фильмы на телевидении, они ошеломили публику Ленинграда и Москвы. А потом снова Театр комедии, от начала до конца придуманный и созданный им, сшитый иголочкой, непохожий ни на какой другой.
А сколько Акимов сделал для города как гражданин, патриот, несмотря на то, что его не пускали за границу, отодвигали получение звания. Он был против того, чтобы между Гостиным двором и Думой вместо портика Руска построили многоэтажную "стекляшку", чтобы разрушили храм у Сенной площади, подписывал письма в защиту памятников истории города.
Об уникальности таланта
- Николай Павлович (или Н.П., как мы его называли) участвовал во всем, начиная с афиши спектакля. Люди приезжали в Ленинград, сумрачный город, и с удивлением замечали: всюду мелькают, как весенние бабочки, пестрые, удивительные афиши - в подземных переходах, на улицах, на круглых тумбах. И становилось интересно: что же это такое? Приходили в театр. А там видели витражи с героями спектаклей в его костюмах. Входили в зал, очень солнечный, одетый в золотой бархат. Открывался занавес, и сразу раздавался шквал аплодисментов - декорации поражали всех. Акимов расписывал их сам, вместе с художниками в мастерских. Все гримы, костюмы придумывал сам. С реквизиторами обсуждал каждую мелочь, даже бижутерию, которую наденет актриса. Говорил нам: "Не артисты играют с вещами, а вещи играют артиста". В спектакле "Тень" дал мне тяжеленную корзинищу из железных прутьев. Я сопротивлялась: "Мне ее не поднять!" - "А вы попробуйте. Сядьте-ка на нее". И моя Аннунциата, в коротенькой юбочке, в трогательной шапочке, превратилась в хрупкого гнома рядом с громадным Савостьяновым - Доктором.
Как интересно он соединял героев! В "Тени" дал Воропаеву роль Ученого, а Милиндеру - роль его Тени. Оба красавцы, одного роста, однофактурные. Гена Воропаев, от которого в каждой роли шел свет, и рациональный Лева Милиндер. На лицо Тени режиссер нанес синий цвет. Зал замирал, когда вдруг Тень отделялась от Ученого. Эта сцена вписана в театральные скрижали.
О знаменитостях в кабинете
- Н.П. всегда умел радоваться и не мог не делиться этой радостью с нами. Если к нему приходили выдающиеся личности, он тут же находил нас: "Зайдите, пожалуйста, ко мне". И знакомил: "Вот наша молодая актриса. А это - Эдуардо де Филиппо". Или Паустовский, Катаев, Сергей Михалков. Режиссеры, писатели, ученые. "Это наш замечательный Дон Жуан, наш красавец, наш герой, - представил он Гену Воропаева, вбежавшего к нему. - А это Солженицын".
Открывая в молодом актере талант, Акимов старался воспитать из каждого личность. В 1956 году Николай Павлович приехал в Вахтанговское училище, которое очень любил, и пригласил меня в Ленинград. Прижилась здесь на всю жизнь.
"Надо уметь относиться к себе с иронией, особенно если вы женщина", - говорил он. Как-то вышла премьера. И появилась рецензия. Всем досталось. Раскритиковали спектакль, написали, что моя героиня необаятельная, непривлекательная. Я, молодая актриса, со слезами подхожу к Н.П. и показываю газету: "Видите, меня ругают". На всю жизнь запомнила его слова: "Вообще-то неважно, хвалят или ругают. Важно, в какой компании!"
Н.П. таскал нас по мастерским известных художников, реставраторов, а потом и к своим ученикам, полузапрещенным художникам-авангардистам - к Олегу Целкову, Игорю Тюльпанову, теперь мировым знаменитостям. И сегодня мне хочется передать молодежи то, чего мы коснулись. Его удивительные слова: "Водружая в театре лозунг "Дорогу молодежи!", лучше располагать его вдоль этой дороги, а не поперек". В отношениях с нами держался на равных, но тон всегда задавал он. Если в городе открывалась выставка Пикассо, а ты не посетил ее, или появлялась книга, а ты ее не прочел, то уже был неинтересен ему на репетиции. Мы учили французский язык. Он говорил: "А вдруг мы в Париж поедем?"
О последней репетиции
- 1968 год. Из больницы Н.П. писал нам: "Я вас удивлю. Таких декораций у меня еще не было". И вот первая репетиция пьесы Шекспира "Конец - делу венец". Как всегда, блистательная акимовская репетиция. Обеденный перерыв. Артисты удаляются в буфет. Задержав меня и нашего замечательного комика Александра Бениаминова (он играл моего отца), Н.П. сказал: "Может, разомнем сцену?" И заметив на наших лицах кислое выражение: "Ну, хорошо, значит, пить чай". Кто бы знал, что это последняя репетиция! С гастролей из Москвы Николай Павлович уже не вернулся.