Почему брак с китайцем приносит богатство и слезы
«Великая китайская стена» в парке Благовещенска исписана матом и описана русскими бомжами. Под ногами — толстый слой разбитого стекла, запах такой сортирный, что слезы льются градом. Парк русско-китайской дружбы, с помпой открытый 16 лет назад в знак добрососедских отношений, жители Благовещенска посещают только в случае крайней нужды, и то бегом. Китайцев здесь не видели уже лет 10, хотя ближайший китайский рынок в пяти минутах ходьбы.
Русские и китайцы отчаянно торгуются: кто тут хозяин, а кто просто наемный работник и не поймешь. По документам, все хозяева из Благовещенска, на самом деле — из Хэйхэ. «Торговцы, которые спят здесь на тюках и удавятся за десятку, в Хэйхэ богачи — у них новые квартиры метров по 100–150 и приличные машины», — говорит Диана Вон.
В 13 лет она сделала себе татуировку — иероглиф «ай», по-китайски это значит «любовь». Закончив техникум, Диана, хорошая девочка из профессорской семьи, решила, что хватит учить китайский по учебникам и отправилась в Хэйхэ торговать на рынке. В палатке напротив продавал мобильники-подделки китаец Юра (Хун Го).
Пять месяцев он смотрел на нее с тоской, прежде чем решился подойти. «Мне китайцы не нравились, дальше одного свидания дело не шло: схожу в ресторан и чувствую — не мое. А с Юрой как-то сразу по-другому: вроде и ухаживать-то не ухаживал — подарил набор корейской косметики и колечко, а по душе сразу пришелся», — рассказывает она.
По китайской традиции, когда сын женится, родители дарят ему на свадьбу квартиру и машину. Но так у богатых. Юра из бедной китайской деревни, родители всю жизнь в поле. «Когда в 1980-м родился мой младший брат, семью оштрафовали на 3 тыс. юаней — на эти деньги можно было жить год, за среднего брата тоже что-то доплачивали», — говорит Юра. В общем, на жизнь им с Дианой пришлось зарабатывать самим.
Сначала они работали на других, потом заняли денег и занялись торговлей сами, спали на тюках, экономили на всем. Зато теперь они, считай, богачи — своя квартира в Благовещенске, свежий «Хорек» (европейский аналог Lexus RX300), есть даже белая норковая шуба до пят, которую к следующей зиме Юра пообещал Диане заменить на новую. Но главное их богатство мирно сопит в детской кроватке — Богдану (Ван Инхао, по-китайски — «рыцарь») 1,4 года.
«К китайцам у нас плохо относятся, а за что? Юра уходит в семь утра и возвращается в девять вечера, мне же вслед лишь гадости говорят: мол, выскочила за богача, — обижается Диана. — Мы же все время как на пороховой бочке: визу у нас дадут кому угодно — узбеку, таджику, армянину, но только не китайцу!» Чтобы легально находиться в России, Юра учит русский в университете и живет по студенческой визе. «Ему 38, а рядом 20-летние пацаны, и он весь на нервах — русский ему не дается, а родителей и нас с Богданом кормить надо!»
Супруги Вон в очередной раз собрали пакет документов, чтобы Юре наконец дали временное разрешение на жительство и он мог легально работать. «Если ничего не получится, продадим квартиру и уедем в Хэйхэ», — говорит Диана.
Хэйхэ манит русских невероятным размахом и темпами строительства. Вечером, гуляя по тусклой благовещенской набережной, видно, как тот берег переливается огнями. Еще десять лет назад жители Хэйхэ работали за горстку риса и штопали дырявые носки, сейчас они сами нанимают на работу русских. Наши снимают на другом берегу жилье и покупают квартиры — они в четыре раза дешевле, чем в Благовещенске, а коммуналка меньше в пять раз. Видя, как расцвела некогда убогая китайская деревенька, на глазах превратившись в город-сад, еще больше замечаешь, как хиреет форпост России.
Набережная с той стороны Амура вычищена до блеска, везде китайские пагоды и русские березки. Братская могила советских воинов, погибших за освобождение Китая от японских милитаристов, в идеальном порядке. Месяц назад там к 130-миллионной армии китайских пионеров присоединились 10-летняя Карина (Сы Тси) и Настя (Сы И) Джан. Каждый день они теперь носят красный галстук, а по понедельникам на школьной линейке поют китайский гимн. Прожив 12 лет с мужем-китайцем в небольшом украинском городе Волынь, Ира никогда не думала, что в итоге переедет в Китай. Не хотел этого и ее муж Чан — на Украине у него было больше друзей, чем дома.
«Мама, это папа? Это тоже папа? И этот?» — поражалась двухлетняя Настя, когда первый раз оказалась в гостях у папиной родни в Харбине. Сама Ира никак не могла есть палочками и носила с собой вилку. «Как-то ее забыла, и Чан кормил меня сам — кругом сидели китаянки, и в их взглядах читалось: ничего себе устроилась!»
Чан влюбился в нее с первого взгляда: она пришла с подружками в китайский ресторан, блюдо вынес шеф-повар в белом колпаке. Им оказался Чан. «За 12 лет совместной жизни он меня совсем избаловал, я вообще ничего не делала, даже по дому. Чан говорил: учись, занимайся девочками, встречайся с подружками, а я все равно умудрялась злиться на него», — вспоминает Ира. Больше всего ее раздражало, что половину зарплаты Чан всегда отправлял родителям в Китай. Пенсий по старости в Китае нет — точнее, ее получает лишь очень узкая прослойка госслужащих. Родителей должен кормить сын: если он этого не делает, может сесть в тюрьму.
Собственно, политика «один ребенок в семье» да старинная традиция «родителей кормит сын» и привела к дикому демографическому перекосу: девочек не рожали, чтобы не голодать в старости. Аборт для китаянок — обычное дело: пока мы гуляем с Ирой и ее девочками по набережной Хэйхэ, пожилой мужичок протягивает нам вееры, на них реклама клиник, где быстро и дешево помогут избавиться от ребенка.
Четыре года назад Чан разбился на машине — на мокрой дороге не справился с управлением. «Его друзья взяли меня к себе на работу, а я сидела и три месяца смотрела в одну точку, — рассказывает Ира. — Над девочками стали все издеваться, обзывать китаёзами. Раньше они с гордостью говорили: да, похожи на папу — Чан приходил за ними в садик и нес оттуда на руках. Другие, наоборот, нас жалели. И то, и другое было невыносимо».
Из эмоциональной пустоты их вытащили родственники Чана — позвали Иру с детьми пожить с ними в Харбине. «Я просыпалась вместе с родителями Чана в шесть утра и шла на площадь, на зарядку. Вместе с сотней бодрых китайцев механически повторяла движения, а внутри все кричало: что я тут делаю?! — описывает те дни Ирина. — Потом мы шли на утренний рынок, выбирать свежие продукты, а я вспоминала, как Чан удивлялся нашей привычке затариваться в супермаркете на неделю вперед. Овощи должны быть с грядки, а рыба, когда ее берешь, живой, говорил он».
В Харбине они пробыли три месяца и снова вернулись в Волынь. Девочек продолжали травить. Ира рассказала об этом брату Чана. «Я все устрою: вы будете жить в Китае, но среди русских. Ты будешь работать, а девочки учиться», — пообещал он. Так спустя два года после смерти мужа они оказалась в Хэйхэ. «Мама, наконец-то я дома!» — воскликнула младшая Настя.
Ира преподает в университете русский язык, девочки учат в школе иероглифы и, начиная фразу на китайском, продолжают ее на русском, заканчивая «ридной мовой». Родители Чана даже хотели найти невестке нового мужа-китайца, но Ира категорически против: второго такого не будет, а хуже — не надо.
(Продолжение следует.)
