Мой «Город.ОК» — спектакль о тоталитаризме мира. Человеку везде плохо

15 июля в рамках Чеховского фестиваля состоится премьера российско-американского спектакля «Город.ОК». Московский театр-студия «Саундрама» попытается найти общий язык с нью-йоркским театром «Шестая студия МХТ». Помимо разноязычных трупп на сцене встретятся два сатирических произведения: «История одного города» Салтыкова-Щедрина и «История Нью-Йорка» Вашингтона Ирвинга. Правда, русский и американский памфлет на тему власти в XIX веке мало занимает режиссера Владимира Панкова. В своей постановке он размышляет о современных правителях. Означает ли это, что режиссер окончательно перешел от этнического театра к социально-политическому, выяснили «Известия».
Как возник совместный проект с американцами?
Инициатором стал Чеховский фестиваль. Затем было несколько этапов. Сначала на гастролях мы посмотрели работы «Шестой студии МХТ», познакомились, договорились работать вместе. Дальше начался поиск материала. Салтыкова-Щедрина я давно хотел поставить, а вот на «Историю Нью-Йорка» американского классика Вашингтона Ирвинга мы вышли не сразу. После написания либретто по этим двум произведениям мы приступили к работе.
Что может быть общего у таких разных писателей, как Ирвинг и Салтыков-Щедрин?
Начну с того, что любой текст для меня — это ноты. Пусть меня посчитают невеждой, но меня не интересуют литературные произведения в чистом виде. Я не ставлю задачу просвещать зрителя, знакомя его с произведением Ирвинга и Щедрина. Наш сценарий занимает 15 страниц. Там есть несколько ключевых сцен и описаний, скомпонованных между собой. К примеру, в русской части правитель Фердыщенко влюбляется в жену ямщика и учиняет расправу над ее мужем, а в американской — рассказывается о поединке англичан и голландцев, в процессе которого какому-то парню проломили голову. Вот уже и возникла параллель. Я понимаю, что воспринимать спектакль на двух языках будет сложно, но у нас будут титры. Причем не только на английском, но и на русском. Язык так сильно изменился, что Салтыков-Щедрин тоже не всегда понятен.
Если текст Салтыкова-Щедрина уже непонятен русскому, то как с ним работают американцы?
Поверьте, они с ним успешно справляются. У Салтыкова-Щедрина есть рассказ о сменяющих друг друга градоначальницах. Я специально дал этот отрывок актрисам-американкам, и возникла интересная вещь. Когда они произносят сложный русский текст, он становится четким и понятным — такой вот парадокс.
Сложно общаться с актерами через переводчика?
Во время репетиций перед переводчиком стоит очень трудная задача. Помимо слов он должен понимать образную систему режиссера и вкладывать ее в артиста. Когда переводчик бывает бессилен, ты останавливаешь его и говоришь: «Подожди, я сейчас жестами все покажу или продирижирую нужную интонацию». И объясняешь актеру: «Послушай виолончель, попытайся голосом продублировать эту партию». Смотришь — и персонаж получается: выпуклый, интересный или, наоборот, омерзительный.
Как вы объясняли актерам, что такое «головотяп», ведь это слово придумал Салтыков-Щедрин, в других языках его нет?
Словами писателя и объясняли. Мы говорили, что головотяпы — это люди, у которых есть привычка «тяпать» головами обо все, что бы ни встретилось на пути. Стена попадется — об стену тяпают; Богу молиться начнут — об пол тяпают.
В вашей постановке присутствует момент головотяпства?
Конечно, ведь вокруг все головотяпы, не только русские. Мы живем в веке завуалированного фашизма. Это не для кого не секрет. И если ты приглашаешь меня в гости, то я прихожу со своими традициями. Я же головотяп. И без злого умысла я прихожу в гости и тяпаю тебя по голове, потому что у меня такая привычка. Но тебе, человеку другой культуры, она вряд ли понравится. И что это будет значить? Что ты негостеприимный? Или что я — хам и быдло? Нет, просто у нас с тобой разные традиции. Это то, что происходит сейчас во всех державах. Например, французы пустили на свою территорию арабов и теперь не знают, что делать. И тогда поднимается тема национализма, когда вы ущемляете права арабов, а арабы ущемляют ваши права. Как найти золотую середину? Этот вопрос меня сейчас очень интересует. Но у меня нет ответов. Я считаю, что подобные вопросы просто нужно задавать.
В вашем спектакле явно прослеживается сатира на ситуацию вокруг Белоруссии…
Наверняка кто-то из зрителей поймет, о чем идет речь, когда белорусская девушка будет выбирать между двумя правителями... А вот чей драдедамовый платок (то есть флаг. — "Известия" ) она предпочтет — неизвестно.
Спектакль сложен по структуре. Можно сформулировать, о чем он?
Главное в этом спектакле — две труппы. Их взаимодействие, постоянные переходы с одного языка на другой — уже в этом заложена драматургия. Мне интересно посмотреть на потерю идентификации народа. Любого. Этот спектакль о тоталитаризме всего мира. О взаимоотношениях власти и народа. Мне интересно, заслуживает ли народ ту власть, которая у него есть. И почему действия власти всегда направлены на уничтожение народа. На самом деле человеку везде плохо. И ему всегда кажется, что где-то там ему будет лучше. Но это не так. Здесь вопрос не в эмиграции, а в том, что мы выстроили такую систему, что не можем жить счастливо. Все время грыземся и отвоевываем земли друг у друга.
Актеры не «отвоевывают» друг у друга территорию сцены?
Нет, внутри коллектива у нас все в порядке, слава богу. Вы даже не представляете, насколько американские артисты оказались нам близки. Несколько лет назад они окончили Школу-студию МХАТ и настолько прониклись русской театральной системой, что в Америке организовали театр и до сих пор держатся вместе. Там так не принято. Люди собираются на проект, гастролируют и разбегаются. А они сохранили взаимоотношения, ставят спектакли и пытаются выжить, в точности как студия «Саундрама».
В ваших спектаклях музыка и речь находятся в постоянном взаимодействии, актеры и музыканты существуют на равных. А каким будет звук вашего «Городка»?
Если посмотришь на город сверху, в нем всегда так много всего происходит. Я не ставлю запись городских шумов. Основные звуки спектакля — это полифония русской и американской речи. Мне бы хотелось, чтобы она звучала как острый, грубый речитатив. Разумеется, музыка тоже есть. Цитаты из Боба Дилана и песня «Беловежская пуща», кантри-танец, на который положен текст одной из героинь.
Что подобные постановки дают вам, как режиссеру?
Это работа в лаборатории, что дает тебе право на ошибку. Мне кажется, что в ошибке и заключено искусство. Когда недостаток становится твоим достоинством. Вот это интересно!