Дуров: «Я решил не продавать свой скелет Институту Склифосовского» | Статьи

Народный артист России и СССР Лев Дуров скончался в реанимации Первой градской больницы в Москве после продолжительной болезни в возрасте 83 лет.

Четыре года назад Дуров и режиссер Игорь Древалев ставили в Театре на Малой Бронной шекспировскую «Бурю». Дуров сыграл в новом спектакле роль волшебника Просперо. Накануне премьеры «Известия» тогда поговорили с Львом Констанитиновичем и не только о театре.

— Лев Константинович, как проходят репетиции?

— Мы находимся в самом начале. Для нас пока «Буря» — нерешенная теорема. Загадочная пьеса. С виду такая сказочка с простеньким сюжетом, который можно рассказать в двух словах. Но чем больше пытаешься разобраться, тем она становится сложней. На репетициях сидим и построчно расшифровываем. Кто такой мой герой Просперо, если он умеет вызывать бурю? Я для себя решил, что это человек уровня Леонардо да Винчи, которому подвластно все.

— Играть Леонардо да Винчи — заведомо тяжкая задача. Как можно воплотить подобный образ на сцене?

— Гениальность сыграть нельзя. Я знал гениев. Например, Петра Капицу — великого ученого. В жизни он был забавным, шустрым старичком. Помню, как ездил к нему с письмом в защиту Анатолия Эфроса. Он посмотрел на подписи Завадского и Улановой и произнес: «Ишь, Галка и Пушок воюют!» И в этом не было фамильярности, потому что они дружили. Или вот я играл Толстого в фильме Питера Устинова (короткометражка «Россия» была снята в 1986 году. — «Известия»). Как передать сложный характер и гениальность Толстого? Никак. Можно сыграть только его судьбу. Я думаю, что Леонардо тоже был человек очень непростой.

— По-вашему, гений и злодейство — две вещи несовместные?

— Совместные. Гений может сделать такое, что заставит других содрогнуться.

— А Эфрос был гением?

— Конечно, это был Пушкин в режиссуре. Люди посмеивались над системой Станиславского — мол, во МХАТе зерна взращивают и биографии героев пишут. Дураки! Станиславский придумал таблицу Менделеева для актеров, а Эфрос наполнил ее элементами. И каждый элемент на атомы умудрился разделить. Этого сейчас не умеет никто, режиссеры увлечены формой.

— Мария Бабанова после разрыва с Мейерхольдом всю жизнь сравнивала с ним других режиссеров, а вы сравниваете всех с Эфросом?

— Конечно. Когда он умер, я себе сказал: «Теперь буду свою актерскую жизнь доживать». Простите за грубое сравнение, но если ты пробовал ананас, никто не сможет тебя убедить, что репа — экзотический фрукт.

— Что вы думаете об участившихся ныне конфликтах в театральных коллективах?

— Всякий бунт жесток и беспощаден, а особенно театральный. Они бывают справедливы, но, к сожалению, ничего хорошего не приносят. Сам попадал в подобные ситуации. Поговаривали, что худруки на Бронной так часто меняются из-за меня. Это легенды. Я никогда не оправдываюсь, потому что моя совесть чиста.

— Какое впечатление на вас произвела история с уходом Юрия Любимова из Театра на Таганке?

— Это внутреннее дело. Любимов — выдающийся режиссер, но он не имеет права считать актеров шпингалетами, дрянью, дерьмом, завистниками и рвачами, потому что им обязан своей славой. Мы же соавторы. Если актер не выйдет на сцену, как режиссер будет воплощать свой замысел? Я склонен верить рассказам о том, как Каталина (супруга Любимова. — «Известия») общалась с актерами. Одной пожилой актрисе она крикнула на репетиции: «Эй ты, старая б…, подними ж... со стула!» Вот когда начинается история гения и злодейства.

— Последние два года должность худрука на Малой Бронной занимает Сергей Голомазов. Бунт не предвидится?

— Нет. У нас нормальные творческие отношения. Голомазов — человек самодостаточный, он осуществляет свою политику — делает ставку на молодых. Наверняка в труппе кто-то недоволен, например актеры моего поколения. Кстати, он был против постановки «Бури». Кто знает, может, спектакль не получится и торжество будет на его стороне. Шучу.

— Разве эту роль не он вам предложил?

— Нет. Игорь Древалев давно планировал поставить эту пьесу, он почему-то хотел, чтобы именно я сыграл Просперо. Как можно отказаться от «Бури»? Я сразу согласился.

— Этим спектаклем вы собираетесь отметить 80-летие?

— Я попытаюсь избежать празднования. Чему радоваться-то? 80 лет — это не достижение. У меня есть реплика в спектакле, которую я произношу, но сам в нее не верю: «Не забывайте, что глубокий старик — это такое же чудо, как и новорожденный. Конец завораживает так же, как начало». Ложь! В старости нет ничего хорошего. Мудрость? Фигня! Какая мудрость? У каждого человека есть свой ресурс, но он заканчивается. Я спокойно приму забвение. За свою жизнь я переиграл много ролей: Чехова, Достоевского, Толстого. Чего еще надо? Наигрался, а теперь, как говорится, «квас уехал».

— Вас зрители не забудут.

— Забудут. Выйдите через несколько лет и спросите, кто такой Папанов. Или вот тут одного абитуриента спросили, кто такой Эфрос. А он ответил: «Это гитарист из одной рок-группы». Приемная комиссия чуть в обморок не упала. У нас экстремальная профессия. У космонавтов и летчиков-испытателей в контрактах есть негласный пункт — гибель. У актеров в этом пункте стоит забвение. Ушел с экрана и со сцены — тебя нет. Надо спокойно к этому относиться.

— Это правда, что вы пишете очередную книгу?

— Да, третью заканчиваю. У меня было 25 различных переломов — и челюсть ломал, и позвоночник. С каждым связана какая-то история, и я решил их записать, а попутно коснуться эпохи. Осталось дописать две новеллы про футбол и хоккей — и книга готова.

— Как она будет называться?

— Пока не знаю. Но заканчиваться она будет фразой: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о моем родном скелете». Про скелет у меня тоже есть история. Однажды, когда я в очередной раз лежал в Институте Склифосовского, ко мне обратился врач: «Лев Константинович, у вас было столько переломов — продайте нашему институту свой замечательный скелет». Деньги предложил хорошие — 300 рублей. Я попросил 10 минут на раздумья. И представил себе картину: стою в кабинете, пацаны нашли на помойке грязную шапку-ушанку, напялили мне на голову, в костлявую руку всунули пол-литра, в другую — стакан, в тазобедренный сустав воткнули морковку. И на переменке зовут девчонок, а те надо мной смеются. В итоге отказался. Решил: пусть мой скелет останется со мной…