«Гнедич» претендует на роль наследника «Евгения Онегина»
Издатели Марии Рыбаковой, видимо, не могли решиться вынести на обложку жанровый подзаголовок «Гнедича» и назвали его «романом». Хотя это не просто роман, а роман в стихах, «дьявольская», как говорил Пушкин, разница.
Когда в журнале «Дружба народов» публиковался фрагмент «Гнедича», его рекомендовали именно как «роман, и никак не поэму, написанную верлибром». «Роман написан в столбик, свободным стихом, обозначенным как песни», — исчерпывающе говорится в журнальной аннотации.
Действительно, никто не требует от читателя погружения в стиховедческие тонкости. Тем более что даже литературные эксперты запутались, разбирая, где стихи, а где проза, и выдвинули «Гнедича» на премию «Нос» не в поэтической, а прозаической номинации.
Любой школьник назовет главный русский «роман в стихах». И тот же школьник может задуматься, почему в современной литературе этот жанр почти не представлен. Новая книга Рыбаковой интересна именно как попытка возрождения. Попытку эту нужно было сделать не только опираясь на пушкинский опыт, но и преодолевая инерцию подражаний, которых после «Евгения Онегина» было немало и которые как будто закрыли саму возможность свежих поэтических решений.
Гарантированно нескучный способ следить за сегодняшней словесностью — не слепо натыкаться на популярные имена, не сверять списки бестселлеров, даже не выносить вердикт: «хорошо написано или плохо», но подглядывать за жанровыми перестановками.
Какие-то пути оказываются тупиковыми, какие-то — плодотворными. Например, детективный жанр может завязнуть в болоте самоповтора, а сатира неожиданно найдет новый импульс в самодеятельном политическом плакате. «Роман в стихах» — один из тех жанров, которые просто вопиют о возрождении. Поэтому книгу Рыбаковой можно брать, что называется, не глядя.
Тем более что этот роман в стихах расположился в той же пушкинской орбите. Николай Гнедич — знаменитый переводчик «Илиады» Гомера, достойный, чтобы о нем слагали хоть стихи, хоть биографии. Мария Рыбакова, филолог-классик, преподаватель одного из американских университетов, проявляет восторженную почтительность.
Она преклоняется перед переводческим подвигом своего героя, который работал над «Илиадой» 20 лет. Пишет нерифмованным стихом, но тщательно «зарифмовывает» все важные, а значит, хрестоматийные сюжеты из жизни Гнедича: его увечье и внутренняя красота, его бедная юность, дружба с Батюшковым, сравнение двух поэтов с Ахиллом и Патроклом.
Удивительным образом автору удается избежать упоминания самого известного отзыва на главный труд героя, пушкинской эпиграммы «Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера / Боком одним с образцом схож и его перевод». Комическая стихия как-то обошла эту книгу. Веселье случается, разве что когда Гнедич так торжественно читает свои стихи, что его собачка Мальвина от страха залезает под кровать.
Писательница дарит своему герою любовь безвестной и безграмотной служанки с говорящим именем «Елена». Вдохновенно описывает безнадежную влюбленность Гнедича в актрису Семенову. Честно пытается сделать героя понятным сегодняшнему читателю, «поет о славе одноглазого малоросса, который мерзнет в столице, чихает на службе от книжной пыли». Но сюжета, ни онегинской силы, ни онегинской строфы, здесь быть не может. И даже отсутствие желанной для романа в стихах рифмы — не главное.
Марии Рыбаковой гораздо важнее ее собственные отношения и с классической филологией, и с античной литературой. Она так любит греческий язык, что на нем у нее «говорят птицы и пишут ангелы». Она так воспевает «форму», эстетику, по которой тоскует любая душа и которая заставляет «в самой беднейшей хатке красить наличники в цвет лазури». Но лирические отступления, выразительные и ладно написанные, все-таки со «страшным грохотом подходят к изголовью» этого так много обещавшего романа.
