«Боеприпасы со сжиженным зарином уничтожаются крайне медленно»
Крупнейшие запасы химического оружия в России и США через месяц окажутся вне закона. 29 апреля кончится 15-летний период, отведенный на уничтожение мировых запасов боевых отравляющих веществ. Почему мировые сверхдержавы не успели к сроку, «Известиям» рассказал член международного Научно-консультативного совета по затопленному химическому оружию, доктор технических наук, профессор Александр Горбовский.
— Александр Дмитриевич, как получилось, что две ведущие страны стали нарушителями обязательств?
— То, что в сроки мы не уложимся, стало ясно еще в 2006 году. По Конвенции о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении, которая вступила в силу 29 апреля 1997 года, Россия должна была в течении 10 лет уничтожить 40 тыс. т отравляющих веществ, а США — 30 тыс. т.
Но мы в 2006 году поняли, что не успеваем, и попросили отсрочку до 29 апреля 2012 года (максимальный срок на уничтожение химоружия по конвенции — 15 лет). Сейчас выяснилось, что даже к этому времени Россия уничтожит лишь около 60 % своих запасов, а США — более 90%. То есть у нас останется около 16 тыс. т, у США – 3 тыс. т.
— Почему так произошло?
— Дело в том, что на сегодня уничтожены практически все запасы малотоксичных боевых веществ— иприта, люизита и VХ. Их утилизация прошла довольно быстрыми темпами. А вот боеприпасы с сжиженными боевыми газами, такими как зарин и зоман, уничтожаются крайне медленно.
Зарин и зоман — нервно-паралитические газы, которые вызывают сокращение всех мышц в организме жертвы, паралич и остановку дыхания: вспомните теракт в токийском метро, там террористы как раз использовали зарин. При неосторожном обращении с такими боеприпасами в воздухе мгновенно образуется облако ядовитых паров. Поэтому их уничтожение требует повышенной осторожности — любое нарушение технологии может привести к катастрофе.
— Таких случаев пока не было?
— 11 сентября 2010 года такая ситуация возникла во время пусконаладочных работ на объекте заводе в Кировской области. После смены у четырех рабочих было зафиксированы признаки отравления зоманом — сужение зрачков (миоз). Работы пришлось приостановить, рабочих отправили в больницу. К счастью, тогда все обошлось. Но процесс утилизации был пересмотрен.
Сейчас на складах находится несколько тысяч боеприпасов, начиненных шариками с сжиженным зарином и зоманом. Для разборки этих снарядов строится современный завод в городе Кизнер в Удмуртии. Но даже с его помощью полностью избавиться от всех боеприпасов мы сможем не раньше 2017–2019 года.
— А что в США?
— В последние годы интенсивность утилизации там тоже значительно снизилась. Американцам предстоит уничтожить почти 3 тыс. т отравляющих веществ, хранящиеся в Пуэбло и Блю-Грасс. Но они этот процесс собираются растянуть аж до 2021 года. Я думаю, никаких технологических причин этому нет, идет искусственное затягивание, чтобы парировать задержку сроков уничтожения химического оружия в России.
— А эта проблема с просрочками как-нибудь решается?
— Сейчас практически никак. Вопрос с продлением окончательного срока уничтожения всех запасов химоружия мог быть решен изменением одного из пунктов Приложения по проверке конвенции. Однако этого не произошло. В итоге Россия и США 29 апреля 2012 года станут нарушителями обязательства конвенции.
— Новое химоружие сейчас никто не разрабатывает?
— К сожалению, разрабатывают. Сегодня многие научно-исследовательские центры мира ежегодно синтезируют сотни новых токсичных веществ, в том числе высокотоксичных с нетрадиционными механизмами поражающего действия. И все они не входят в списки химикатов по конвенции, поэтому не подлежат контролю.
Конечно, большинство веществ не может быть использовано для создания химического оружия. Но в химической промышленности внедряются производственные линии, которые при необходимости можно быстро перепрофилировать под производство боевых газов.
— И как с этим бороться?
— Необходимо периодически дополнять списки химикатов, которые запрещает конвенция, нужно уточнить перечень химических заводов для инспекций, расширить возможности ОЗХО по проведению проверок — сегодня мы можем проверить немногим более 100 объектов в год, а их в мире десятки тысяч.
