Молодой БГ стал персонажем советского нуара
Владимир Козлов, автор романов «Гопники», «Школа», «Варшава», которые можно было бы назвать постсоветскими «Детством», «Отрочеством» и «Юностью», после нескольких книг о 2000-х вновь вернулся к своим любимым 1980-м, написав роман «1986».
Один из предыдущих его опусов и вовсе назывался «СССР», но выразительная аббревиатура для писателя — вовсе не модный бренд. Как, впрочем, не повод для проклятий. Из всего советского наследия писатель придирчиво выбирает две полезные для него вещи.
Во-первых, коллекционирует в своих «музейных» романах реалии тогдашней жизни, а во-вторых, задействовав идеологический принцип «единица — вздор, единица — ноль», конструирует собственный литературный прием: нагоняет в свои тексты толпы советских граждан, делая их персонажами небольших эпизодов. И дальше, словно сторонний наблюдатель, смотрит, смогут ли главные герои не затеряться на тщательно, но без излишних подробностей выписанном фоне. В «1986» расцветка этого фона настолько ядовита, что произошедшая где-то рядом и упоминаемая в ленивых разговорах Чернобыльская катастрофа видится не столь существенной подробностью.
Действие происходит в городе Могилеве, куда приезжает пренебрегший более выгодными столичными возможностями главный герой, молодой следователь Юра. Приезд этот можно было бы сравнить с явлением булгаковского «молодого врача», если бы Юра мог хоть в чем-то помочь местным диковатым гражданам.
В городе происходят жестокие убийства, а маньяка можно с легкостью заподозрить чуть ли не в каждом втором прохожем. Толпу объединяет не «работа предприятий, колхозов и совхозов», как вещает радио, а животные инстинкты. В эпоху информационного голодания романные диалоги заполняют анекдоты и передаваемые из уст в уста «правдивые истории» про бабу, которая написала письмо Дасаеву «и он ее пригласил в Мексику на чемпионат мира». Кухонная крамола исчерпывается разговорами о том, сколько протянет Горбачев, если один за другим умерли Черненко и Андропов.
«Ржавые металлические гаражи почти примыкали к стене завода. Юра и Сергей прошли в щель между двумя. За гаражами валялся старый матрац с вылезшими пружинами, на нем сидели три пацана лет по 17–18, пили «Жигулевское» из бутылок с желтыми этикетками. У соседнего гаража болтался на куске проволоки, привязанной к двум деревьям, повешенный кот» — таковы примерно декорации этого «советского нуара».
Юру и его старшего напарника походя называют «Шараповым и Жегловым». Только у белорусского «Жеглова» единственная задача — поскорее поймать кого угодно, чтобы получить премию к майским праздникам. Так что вся тяжесть расследования ложится на «Шарапова», которому сразу говорят, что делать «как учили в институте» здесь не получится. Несмотря на такую сюжетную предрешенность, автору удается создать атмосферу саспенса, которая не перебивается даже комическими эпизодами.
Один из них — приезд в достославный Могилев молодого Гребенщикова. Юра и его девушка Оля слушают выступление «Боба» на секретном квартирнике. И кажется, что явление человека, от которого «сияние исходит», хоть что-то изменит. Но дело и тут заканчивается мелким хулиганством: «Гребенщиков вскочил со стула и со всей силы ударил гитарой о пол. Она с треском разломалась, визгнули порвавшиеся струны. — Ты что, Боб, вообще? — крикнул Джон. — Это ж «Кремона», она знаешь, сколько стоит? Кто-то сунул Гребенщикову бутылку портвейна, он присосался к ней, допил, вышел из комнаты».
У романа неожиданный финал. И даже если читатель догадается, чем всё закончится, ему всё равно не удастся возвыситься над этой могилевской могильной «древностью». И еще более неожиданно, что, напросившись самой темой на сравнение с прозой Михаила Елизарова и Захара Прилепина, а также с фильмом Алексея Балабанова «Груз 200», Владимир Козлов всё же смог создать оригинальное произведение, не эстетизирующее насилие, но бьющее под дых.
