Неделя перед инаугурацией была отмечена выступлениями теоретико-литературного свойства. Патриарх Кирилл призвал писателей транслировать вечные ценности, писатель Дмитрий Быков рассказал на страницах «Новой», почему «невозможен сегодня русский роман», а литературовед Марк Липовецкий разъяснил читателям популярного сетевого ресурса, что такое постмодернизм.
К патриарху претензий нет, он призывает, к чему и должен призывать, а вот Быков и Липовецкий… Писатель Быков и литературовед Липовецкий… Писатель из Быкова такой же, как из Липовецкого — литературовед, но все-таки с их выступлениями стоит разобраться. Прежде всего потому, что оба выступления на самом деле политические.
Быков ругает пелевинский «S.N.U.F.F.» («вовсе уж никакой живой эмоции», пишет он про роман, главная удача которого — пронзительная любовная линия), ругает блистательных «Немцев» Александра Терехова (вторично, мол: как будто есть в мировой литературе хоть одна книга, в той или иной степени не вторичная), за вторичность же ругает «Русский садизм» Владимира Лидского (ни словом не упоминая поразительную языковую технику автора — технику, до которой Быкову как до Луны), жалуется, что сам никак не может закончить роман, и тут можно было бы вздохнуть с облегчением, но все-таки: а ну как закончит?
Какой смысл писать роман сейчас, пока Путин все еще у власти? — подытоживает Быков. Подразумевает: вот сменим власть, и тогда-то… Тогда-то Быков по-быстрому состряпает финал на злобу дня, и — тиражи, премии, гонорары. А до тех пор — «русский роман невозможен». Не нужен — поправим мы Быкова, и так, кажется, выйдет куда точнее. Никому на фиг не нужен новый роман Быкова — вот теперь точнее некуда.
Но, может быть, нужен Липовецкому? У Липовецкого, как и у Быкова, замолчанное важнее сказанного. Разъясняя хипстерам, что такое постмодернизм, Липовецкий перечисляет более-менее все, хотя все-таки и не все, важные его моменты: деконструкция бинарных оппозиций и деиерархизация ценностей (которую называет борьбой с эссенциализмом). Правда, приплетает «борьбу с негативной идентичностью», которая, по сути, сводится к деконструкции бинарных оппозиций. Да и «борьба с эссенциализмом» в действительности та же деконструкция, но ведь коли попало на язык умное словцо, то жалко же его не использовать.
Не говорит Липовецкий о главном, о том, что постмодернизм возник после 1968 года как реакция на поражение левого движения и расцвел в последующие десятилетия вместе с торжеством праволиберальной идеологии и шествием по миру экономики Чикагской школы. Именно об этом сказано у Пелевина: «гламуром анонимной диктатуры является ее дискурс».
Постструктуралистская философия и постмодернистская идеология (а это, конечно, идеология — такая же тоталитарная, как любая другая) сопровождают и поддерживают экономику дикого капитализма, они — ее идеологическое и философское оправдание, или «культурная логика», по слову американца Фредрика Джеймиссона: коль скоро мы всё равно не в силах никак сопротивляться эксплуатации, то оставим банкирам и политикам заниматься делами, а сами будем перекидываться умными словами, авось нам за это подкинут грант-другой.
И тут писатель Быков и литературовед Липовецкий сливаются в экстазе: «политическая востребованность постмодернистской «повестки» сегодня очевидна как никогда». Победа социалиста Олланда для Липовецкого не существует, феноменальный успех социалистов на выборах в Греции для Липовецкого не существует. То, что российский протест стал стремительно сдуваться, как только его самовольно возглавили люди, воспевающие Прохорова, свободный рынок, а теперь еще и базы НАТО в России, Липовецкий в упор не видит. Вот сменим власть, мечтает он, тогда-то и начнется полный постмодернизм. Pussy Riot будут у нас актуальными художниками, а бездарь Вишневецкий — главным писателем. И Быков допишет наконец новый роман.
Вот так вот послушаешь писателя Быкова с литературоведом Липовецким и волей-неволей подумаешь, что в литературе патриарх Кирилл, пожалуй, побольше некоторых понимает.
