«Мракобесы существуют, в том числе и во власти»

Выставка галериста Марата Гельмана с характерным названием Icons — английский вариант возник не случайно — открывается в Петербурге только 15 ноября. Однако уже сейчас вокруг нее кипят нешуточные страсти. Возмущенные активисты вовсю собирают подписи под обращением к губернатору Петербурга Георгию Полтавченко. Они требуют запретить проведение экспозиции, поскольку, по их мнению, она оскорбляет моральные и нравственные ценности русского народа. Корреспондент «Известий» побеседовала с Маратом Гельманом и выяснила его отношение к происходящему.

— Что вы думаете о ситуации, которая сложилась вокруг выставки в Петербурге?
— К сожалению, люди, которые активно критикуют выставки, сами на экспозиции не ходят. Они читают прессу — там, как известно, пишут только о скандальных произведениях искусства, потому что работы «формальных» живописцев журналистам неинтересны. Вот и получается, что у людей формируется искаженное представление о современном искусстве… На самом деле на выставке Icons нет ничего оскорбительного для кого бы то ни было, в том числе и для верующих. Более того, я показывал работы художников священникам, и им понравились картины. В общем, пусть активисты приедут в Пермь, где сейчас проходит выставка, и сами во всем убедятся. Ведь Icons — это такое пространство для диалога между искусствоведами, священнослужителями и художниками.

— Неужели у представителей церкви не было никаких претензий к организации экспозиции?
— Один из священнослужителей сказал, что не нужно было называть выставку «Иконы». Но я ведь не случайно выбрал английское слово — Icons. Интернациональное название подчеркивает, что тема религии не является сугубо русской, а объединяет весь христианский мир. К тому же это многозначный термин. Он может пониматься не только как икона, но и как символ или значок на рабочем столе компьютера.

— Несмотря на это, вероятность того, что выставку запретят, сохраняется?
— Я надеюсь, что Георгий Полтавченко все поймет и этого не случится… Ведь нас с Петербургом связывают давние тесные отношения. В 2001 году я подарил Русскому музею около 60 произведений российского актуального искусства. Но, в принципе, я готов ко всему. В моей практике был подобный прецедент: в Новосибирске должна была пройти выставка «Родина». Но сначала местный краеведческий музей отказался предоставить площадку, затем, под давлением губернатора, практически то же самое сделал другой арендодатель — бывший аэропорт «Северный». В результате было найдено другое место для экспозиции. Что же касается запретов, то это не решение проблемы. Можно критиковать, ругать, спорить о произведениях искусства, но ни в коем случае не запрещать их.

— Но ведь скандальность, наоборот, способствует росту популярности. Вдруг люди, которые ограничиваются только чтением рецензий, захотят прийти на выставку и увидеть все своими глазами?
— Возможно. С одной стороны, я устал от этих скандалов, с другой — они действительно положительно влияют на публику. На следующий день после того, как активисты устроили акцию протеста и попытались сорвать выставку Icons в Краснодаре, на экспозицию пришло в 40 раз больше посетителей, чем могло уместиться в выставочном зале.

— На выставке, среди прочего, есть иконы, на которых в роли святых изображены люди с синдромом Дауна…
— Это одни из лучших произведений, представленных на экспозиции. Художники целый год работали в даун-центре и по-настоящему влюбились в своих подопечных, читали с ними Евангелие. Ведь эти люди — другие, они по-своему мудры, у них свое представление о том, что такое истина… В итоге пациенты центра сами подсказали художникам эту идею.

— Некоторые сравнивают проведение этой экспозиции с танцами Pussy Riot в храме. Что вы об этом думаете?
— Главное отличие заключается в том, что моя выставка проходит в художественном пространстве — в галерее, а не в сакральном — храме. И это логично. Ведь если вы видите актера, играющего бандита в фильме, то не думаете, что в реальной жизни он тоже бандит. Так и здесь. Все, что представлено на экспозиции, — художественный жест. Второе отличие заключается в том, что концерт девушек — это манифест панк-феминисток, а выставка Icons — исследование. На экспозиции представлены, к примеру, работы Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой. Каждый день художники читают строфу из Евангелия и подбирают к ней иллюстрацию из современной жизни. Это исследование, аналитический обзор того, что существует.

— А как вы относитесь к поступку девушек из Pussy Riot?
— Они вторглись в сакральное пространство, возможно, было бы лучше, если бы этой акции не было. Но обсуждать это сейчас некорректно, потому что свершился несправедливый суд, в результате которого девушки сидят в тюрьме. Я не хочу относиться к их акции как к искусству… Но анализировать поступок девушек можно будет только тогда, когда их выпустят на свободу.

— В последнее время активность ревнителей нравственности усилилась. То они устраивают акции против панк-феминисток, то подают иск к поп-диве Мадонне. А после того как в Петербурге законодательно запретили пропаганду гомосексуализма, в Законодательном собрании обсуждали запрет абортов. Создается ощущение, что это такая мода — бороться за «чистоту нравов»?
—Сложно назвать это «модой». Но то, что идет волна консервативного сопротивления, — правда. Люди, которые часто проводят выставки, знают, что мракобесы существуют, в том числе и во власти. Они хотят получать все блага цивилизации — товары, гаджеты, и при этом мечтают, чтобы Россия сохранила ортодоксальный статус, для чего предлагают прибегать к запретам. Люди искусства видят Россию частью глобального мира, из-за своих взглядов они оказываются на острие дискуссии. Но фундаменталистские принципы неэффективны. Они применяются в некоторых странах, но для России не подходят.

— Это правда, что вас отстранили от должности как директора музея PERMM? Ведь он — фактически ваше детище?
— Нет, ничего такого не произошло. Но может произойти. Это в России директором музея работают до пенсии, а в Европе главы музеев часто меняются. Люди сами хотят двигаться вперед, вот и переходят на новую должность. Я спокойно к этому отношусь.

— И все-таки ваш уход может быть вызван личными амбициями или указанием сверху?
— Может быть по-всякому. На самом деле у меня есть планы, чем я буду заниматься в будущем. Но я пока не хотел бы об этом говорить.

— Напоследок хотелось бы задать вам личный вопрос. Вы верующий человек?
— Верующий, но не воцерковленный.