Скандальную выставку «Духовная брань», организованную Маратом Гельманом и Виктором Бондаренко на «Винзаводе» и вызвавшую немалое недовольство со стороны верующих, безусловно, следует расценить как откровенную провокацию. В условиях, когда еще не утихли страсти, разгоревшиеся вокруг суда над Pussy Riot, устраивать подобную акцию значило вполне сознательно вновь столкнуть лбами наиболее консервативно настроенную часть православных верующих с их оппонентами, которых условно (и в общем-то с большой натяжкой) можно назвать современными антиклерикалами. Как и следовало ожидать, нашлись «казаки», готовые немедля набить морду «кощунникам», так что вскоре довольные устроители «направленного взрыва», потирая руки, могли со сладостным удовлетворением ощутить себя в роли Карабаса, устроившего с помощью глупых кукол масштабный спектакль.
Но поговорить, честно говоря, хотелось бы не о самой этой выставке, художественная ценность которой, кажется, примерно такова же, как и музыкальные достоинства «произведения», исполненного в храме Христа Спасителя барышнями из Pussy Riot — и то, и другое, конечно, изначально замышлялось не как творческий акт, а как тривиальная провокация, на которую так примитивно повелись «защитники православия». Речь совсем о другом: мне кажется, что скандал вокруг выставки «Духовная брань» высветил еще одну очень важную для взаимоотношений Церкви и современного общества проблему — отношение РПЦ к религиозному искусству как таковому.
К сожалению, в нашей церковной жизни нет традиции религиозного искусства вне литургической сферы. Я считаю, что как для Церкви, так и для общества живопись, касающаяся религиозной тематики, необходима.
Ведь язык иконы понимают в основном люди глубоко воцерковленные, к тому же увидеть ее можно, главным образом, в храме, где регулярно бывает совсем небольшая часть нашего общества. Совсем иной масштаб воздействия на массы у светской живописи, которая вполне способна касаться религиозной темы. Думается, что именно такая светская живопись религиозного содержания способна стать действенным средством, позволяющим побудить людей задуматься о вечном, возвыситься над обыденным. То есть, по сути, стать инструментом духовной миссии, если только понимать ее не в духе тех священников, которые умеют всё свести к статистической необходимости чаще посещать храм, чаще бывать на службе, чаще причащаться и т.д., и чьи проповеди своей скудостью, как правило, порождают прямо противоположный эффект (особенно — на фоне новостных сообщений об очередном игумене-мажоре на «Мерседесе», устроившем ДТП).
Но если понимать миссию не как задачу непременно привести человека в паству Московского патриархата, а способствовать его встрече со Христом, здесь светская живопись религиозной тематики может стать важнейшим средством поиска Бога человеком и осмысления своих с Ним отношений. Особенно важно это, когда речь идет о приходе к вере в Бога представителей интеллигенции, многие из которых настроены традиционно скептически по отношению к Церкви и духовенству. Находящееся в поиске духовном и, одновременно, творческом религиозное искусство могло бы наладить содержательный диалог между Церковью и интеллектуальной элитой нашего общества.
К сожалению, Русской православной церковью в этом направлении делается сегодня очень мало. Но хочется надеяться, что недавно созданный Патриарший совет по культуре все же озаботится не только проблемой сохранения церковной старины, но и актуальнейшим вопросом развития религиозного направления в светской живописи. В этой связи хотелось бы напомнить об одной почти не замеченной инициативе отца Всеволода Чаплина. К сожалению, в последнее время сей достойный протоиерей высказал столько спорных мыслей, воспринятых в штыки нашим обществом, что почти никто не воспринял всерьез его предложение Марату Гельману устроить при церкви, где настоятельствует сам отец Всеволод, выставку современного искусства. А зря! Предложение-то, между прочим, на редкость дельное. При условии, конечно, что господин Гельман воспользуется им не для очередной провокативно-хулиганской акции, а подойдет к нему, прислушавшись к голосу совести.
Автор — член наблюдательного совета Московского кредитного банка.
