«Ненавижу, когда говорят, что в Советском Союзе было все плохо»

В рамках гастролей рижского Театра имени Михаила Чехова Раймонд Паулс привез в Петербург свой мюзикл «Одесса — город колдовской» и в качестве руководителя мини-оркестра принял в нем участие. После спектакля по мотивам рассказов Исаака Бабеля корреспондент «Известий» встретился с маэстро.

— Как вы настраивались на атмосферу Одессы? Это ведь особый менталитет.

— Для более веселого настроения надо начать с того, что у меня жена из Одессы. Может быть, поэтому я и согласился, хотя поначалу из-за своей неподходящей национальности думал отказаться. Одесситы — это очень специфическая публика, а рассказы Бабеля — удивительно объемные и сложные, в них смешивается драма и комедия, да и судьба писателя была трагической. Но когда я писал музыку для спектакля, то не стремился выдумывать какие-то сложные композиции в современном духе, а наоборот, идеалом для меня была группа из 4–5 человек, которая играет на сцене, словно в ресторане 1920-х годов. 

— Вы слушали ресторанных музыкантов, когда писали?

— Более того, первое время я сам таким был, я ведь начал выступать с 13–15 лет. Если отсчитывать с тех пор, я уже почти 60 лет на сцене. Помнится, во время поступления в консерваторию преподаватели очень скептически отнеслись к моему ресторанному опыту, говорили, мол, такой-сякой, в кабаках играет, и пытались завалить. По мнению многих, это довольно унизительное занятие, так же как тапер, аккомпанирующий немому кино. Но я вас уверяю — дай бог всем так играть, как это делали они. Кабацкий опыт очень сильно помог мне в моей музыкантской практике. Наверное, поэтому даже спустя столько лет я каждый вечер могу играть по-разному. Сегодня я не сыграю так, как играл вчера, да, впрочем, я и забыл, что там было. Ловить настроение нужно заново.

— Можно сказать, вы поймали настроение «Новой волны». Конкурс успешно идет уже 10 лет.

— Я бы не сказал, что успешно. Это как в театре — пьесу играют, и она хорошо идет, но все равно приходит время, когда ее надо снимать, даже если постановка самая гениальная. У «Новой волны» те же самые проблемы. Да, 10 лет. Но куда дальше?

— Вы мрачно смотрите на будущее конкурса?

— Я бы не сказал, что мрачно, но мы начали буксовать — выступают одни и те же лица, которых мы каждый день видим по московскому телевидению.

— А молодых нет?

— С молодыми проблема, сегодня уже нет звезд такого уровня, какими в свое время были Пугачева, Леонтьев или Агутин. Да, они своего добились и их время прошло, но взамен никто не появился. Это доказывает и конкурс «Евровидение».

— Вы правда его смотрите?

— Конечно, одним глазом слежу, что там делается. Я знаю, «Евровидение» принято ругать. Все громко ругают, и при этом все смотрят. Многие говорят, что это дешевка, ерунда. Но в то же время, а что другое у нас есть? Поэтому логично, что «Новая волна» должна меняться, но куда, я даже не знаю.

— Почему Алла Пугачева перестала быть «музой» конкурса?

— Я могу задать контрвопрос: а почему она ею стала? Думаю, это был не особенно хороший ход, потому что на самом деле фестиваль в ней не нуждался. Она, конечно, великая певица, я никогда не скажу про нее ничего плохого. Но при чем здесь данная ситуация? Шла работа по конкурсу, она появилась как известная фигура и начала давать свою премию, как будто назло жюри: «Нет, я награжу другого». Думаю, это было лишнее.

— Почему нынешние молодые эстрадные исполнители так измельчали?

— Не знаю. Мода, наверное.

— При чем здесь мода?

— Все эти рэпы, которые откуда-то появились, — это ведь то же самое, как в свое время мы увлекались Элвисом Пресли, подражая ему, а потом начали слушать «Битлз». Это все были новые волны, так происходит и по сей день, но сегодня почти нет суперзвезд.

— В какой стране сейчас самая развитая эстрадная культура?

— Я думаю, в Америке и Англии, но больше в Америке — они сумели взять весь мир в руки, и сегодня у них великолепная музыка и множество исполнителей экстра-класса. Хотя в то же время, судя по нелестным отзывам с концерта Мадонны и выходкам нынче модной Леди Гаги, американская музыка перешла какую-то опасную грань. Та же Леди Гага, между прочим, очень хорошая певица, но то, как эта дама действует на сцене, немножко выходит за пределы допустимого. Хотя зачем мне быть старым и говорить, что все плохо? Это не плохо, но удержится ли такая музыка сколько-нибудь долго, сомневаюсь. 

— Вы поддерживаете отношения со звездами, которых создали?

— Ну что я создал? Ничего я не создавал. Знаете, золотым периодом были 1980-е, а потом начались политические изменения, появились границы и все изменилось. Хотя мы и не выступаем вместе, у меня со всеми сохранились очень хорошие отношения. Сейчас просто другие времена.

— Ностальгируете по СССР?

— Я ненавижу, когда говорят, что в Советском Союзе было все плохо. Совсем нет — была культура высочайшего уровня, кино, которое сейчас не умеют делать, песни, которые больше не пишут. Конкурсы собирали весь многонациональный колорит, где каждая республика разыгрывала что-то свое. Сейчас, конечно, больше возможностей, но тогда у нас была одна мечта — попасть в Сопот, на фестиваль «Песня года», ведь Польша считалась заграницей. Я сам был там членом жюри и хорошо помню, что был специальный приз для Советского Союза «За лучшее исполнение массовой песни». Приезжал Кобзон и забирал его. На это можно посмотреть с улыбкой, потому что в наше время совсем другие возможности — можно увидеть и услышать все что угодно. Используются ли эти возможности? Сомневаюсь.

— Почему, на ваш взгляд, советская и российская эстрадная музыка так и не вырвалась на всемирный уровень?

— Да, это проблема. Не знаю, почему, наверное чего-то не хватает. Классическая музыка вот вышла на весь мир, и мы с легкостью сможем назвать русских дирижеров и исполнителей, находящихся в мировой десятке. Возможно, популярная музыка никуда не годится из-за языкового барьера, а петь на английском у нас не всегда хорошо получается. Хотя я за то, чтобы писать песни на русском, — каждая национальность имеет право петь на своем языке.

— Часто в России бываете?

— Не очень, и сейчас я приехал, чтобы просто помочь театру. Концертную деятельность я веду исключительно для удовольствия. Люблю играть камерную симфо-джазовую музыку — как сейчас.

— Недавно вышла ваша биография. Вы принимали участие в ее создании?

— Нет, в ней просто собрали какие-то фотографии, и книга на самом деле больше похожа на фотоальбом с пояснительным текстом. Авторы говорили с людьми, с которыми я работал или был вместе, выжимали из них что-то. Я уже говорил открыто, что никогда не скажу всю правду до конца, и никто не скажет. Зачем? Всегда есть события или мнения, которые при оглашении могут причинить людям боль. Один великий человек оставил свои письма запечатанными и в завещании сказал, что открыть их можно, только когда все его современники уйдут из жизни — через 70–80 лет. Он все просчитал, и это правильно. А моя биография — это не художественная литература, не Толстой и не Достоевский. Сейчас вообще очень модно писать мемуары, и каждый поливает как умеет. Я, например, с удивлением обнаружил, что со многими учился в одном классе, хотя я их знать не знаю. Это как с Лениным было — сколько человек помогали ему таскать бревно? Два? А оказалось сколько?