Геннадий Гладков: «Бременские музыканты» были для меня отдушиной» | Статьи

17 января в Концертном зале имени Чайковского — концерт к 45-летию «Бременских музыкантов». С одним из создателей знаменитой анимационный трилогии, композитором Геннадием Гладковым встретилась корреспондент «Известий».

— Вам верится, что «Бременским музыкантам» уже 45?

— Я себе-то не верю, что уже в феврале мне 78. Пытаюсь философски осмыслить. Когда я был молодым, казалось, что время идет довольно медленно: год как целая эпоха. А сейчас один миг — и снова лето. Мне пришел образ, что время — как вода в раковине, сперва уходит незаметно и медленно, а в конце летит. Чем меньше остается жить, тем быстрее летит время, и это совсем не радует. Я постоянно в стрессе, всегда не хватает времени. Хотя и работаю как раньше, но все делаю в три раза медленнее. Только по этому и замечаю, что 45 лет прошло.

— Ожидали ли вы, что эти мультфильмы станут настолько популярны?

— Нет, мы не понимали, откуда такой бешеный успех, все время ждали, что пройдет. Когда-то пошутили, а это приняли всерьез. Мы были молодые, бесшабашные, пытались сделать что-то веселое, на тему вокально-инструментальных ансамблей. За рубежом они уже были раскручены, те же «Битлз». Молодежь сходила с ума. Мы мягко выступили в их защиту, под сказочным сиропом. Хотя были и напряженные ситуации. Когда мы пригласили Муслима Магомаева петь во второй серии, ему сказали — зачем вам это нужно, вы же такой знаменитый певец. Долго не выпускали пластинку. До тех пор пока Тихон Хренников, тогда член ЦК, не высказался с трибуны, что у него внук не ест кашу, пока не поставишь «Бременских». В конце 1980-х мы сочинили еще третью часть, «Новые бременские», по аналогии с новыми русскими. Бандиты у нас стали банкирами. Тогда мы волновались, что тема может устареть. Но прошло уже 25 лет, а она все еще актуальна.

— Вы неоднократно обращались в суд по делам, связанным с нарушением авторских прав.

— Да, приходилось. Ноты опубликованы, все доступно, некоторые берут и ставят, что хотят, перепутав и изменив сюжет. Я не люблю разбирать все это на людях, и чаще всего стараемся решать мировой. Авторские права у нас поделены на троих — меня, Юру Энтина и Василия Ливанова. Между собой у нас конфликтов нет.

— У вас много сочинений в академических жанрах, но знают вас именно по мюзиклам и киномузыке. Не обидно?

— Обидно. Но мне-то ладно. Было много других прекрасных композиторов, например, Моисей Вайнберг — блистательный симфонист. А мы его знаем как автора музыки-считалки к «Винни-Пуху». Надо быть честным: симфония не является любимым жанром народа. Серьезная музыка, как и философская литература, не может быть очень популярна. Нужно голову сломать, чтобы уяснить все, что писал Достоевский — там столько мыслей, что многое просто непонятно, надо брать справочники, толкования. Так и симфония — плод не только вдохновения, но и размышления. Для меня идеалом является Бетховен, но у него все написано кровью.

— Но одна симфония у вас все-таки есть.

— Когда я учился в консерватории, хотел испробовать все свои силы. Но я не настаиваю, чтобы это исполняли. Я занимался музыкой к театру и кино еще и потому, что дружил с актерами с детства. С Ливановым и Андреем Мироновым мы вместе учились. Смолоду театральная жизнь очень увлекала, там все бурлило, а мы были темпераментны. С годами же у меня появилась тяга к другим жанрам, к балету, например. Я человек театральный, но при этом в театре композитор — участник постановки, а иногда хочется побыть главным, высказаться.

— Первый балет у вас был «12 стульев», по музыке к кино.

— Еще один — по Гоголю. Я с детства влюблен в «Вий». Даже попытался предложить балет на эту тему Минкульту, но они отказали. Тогда я решил, что буду писать сам: авторские отчисления к тому моменту уже накопились, и больше не надо было жить от гонорара до гонорара. «Вий» меня так прихватил, что я до сих пор не понимаю, как это сделал. Когда я писал, столько мистики пережил. И листья летали, и видения. Более того, с моим балетмейстером, Леней Лебедевым, мы нашли церковь, где Хома Брут служил, в Диканьке. Все говорили, что ее нет, мы облазили все гоголевские места, и уже уезжать собирались, как вдруг взгляд зацепился за что-то каменное. Подошли — это разваленная церковь. Нашли лаз, залезли, а там все, как Гоголь описывал. Мистика и сейчас продолжается: всем этот балет нравится, но никто не может его поставить. Японцы купили, мы высылали им записи. Кассета приходит, а звука нет. Три раза высылали еще и видеоряд, и везде брак. Французы сказали, что будут ставить — фонограмма не дошла. Григорович тоже как-то слушал у меня здесь, ему тоже понравилось. Но до сих пор спектакля нет. Может, время еще не пришло.

— Сейчас госзаказы есть?

— Да, скоро будет запись нового мюзикла на сюжет двух сказок братьев Гримм: «Храбрый портняжка» и «Стоптанные башмачки». Если государство выделяет деньги, неужели я откажусь? А для себя буквально только что я закончил клавир оперы «Зеленая птичка» по Карло Гоцци. Это продолжение «Любви к трем апельсинам», и в музыке у меня спрятаны поклоны Сергею Прокофьеву.

— Если бы вам сейчас предложили написать продолжение «Бременских музыкантов», согласились бы?

— Сейчас я уже не смогу написать такую легкую вещь. Хорошо быть молодым, но не настолько. Тогда у меня была страшная ситуация, незадолго до этого умер наш трехмесячный сын. И после этого жуткого падения во тьму «Бременские музыканты» были отдушиной, спасением. Я до сих пор весь в пластинках, покупаю все новое, что выходит. Это для меня лучшее лекарство.

— От чего?

— Сейчас тяжелое время, с культурой плохо. Про нее вспоминают в последний момент. У нас нет ни настоящей религиозной культуры, ни общегуманистической. Издают запрещающие законы: нельзя ходить по газонам, курить где попало, грабить и убивать. Но христианин и так никогда этого не сделает. А культурный человек не будет курить в автобусе. На каждого дурака писать закон, что нельзя спать в сапогах — это тьма мелких истин. Культура же решает множество вопросов одновременно. В итоге из поклонников искусства мы имеем спортивных болельщиков, которые бегают пьяные после матчей, и их все оправдывают: мы победили. А достаточно сравнить их с публикой после прекрасного концерта — будет ли кто-нибудь так себя вести?

— Многие сейчас хвалят советское время.

— Тогда бескультурья тоже хватало. Но было столько школ, кружков, где мы были заняты, играли в шахматы, чем-то занимались. А шахматисты не бьют друг другу морду просто так. Меня всегда удивляло: напишешь что-нибудь приличное — никто не знает. Напишешь «Я на солнышке лежу» — все знают. Единственное произведение, которое удовлетворяет меня и с точки зрения профессионализма, и доступности — «Давайте негромко» из «Обыкновенного чуда». Сейчас везде главное — обложка, дешевка. Но то, что наши «Бременские» до сих пор живы, значит, еще есть какой-то дух. 45 лет — целая жизнь. Но самое главное, что дети радуются. Искренней, некоммерческой радости сейчас так мало. А у наших героев коммерческих интересов нет.