Юбилей Станиславского начали за здравие, а кончили за упокой
В МХТ имени Чехова отметили 150-летие его основателя — Константина Сергеевича Станиславского. В спектакле «Вне системы», поставленном Кириллом Серебренниковым по пьесе Михаила Дурненкова, основанной на документальных материалах, письмах и воспоминаниях современников.
В пьесе Дурненкова нет хрестоматийных историй вроде вечера в «Славянском базаре», положившего начало Художественному театру. Портрет Станиславского авторы собрали, как зеркальный пазл из множества маленьких отражений. Основатель МХТ здесь показан глазами ближайших друзей и учеников, которые писали ему и о нем без особого пиетета. Немирович-Данченко, например, настойчиво советует коллеге поменьше ронять на сцене мебель и хорошенько выучивать текст роли, Мейерхольд критикует нравы в Художественном театре, а Вахтангов заявляет, что система Станиславского давно устарела и умерла. Но интереснее всего, что произносят все это не актеры, а действующие лица театра современного.
Если в зале МХТ собралась лишь половина театрального сообщества, то только потому, что другая половина была на сцене. Сам Кирилл Серебренников играл главного революционера от театра — Всеволода Мейерхольда, Дмитрий Черняков — фонтанирующего идеями Евгения Вахтангова, Виктор Рыжаков — романтичного и преданного своему делу режиссера и педагога Леопольда Сулержицкого. Евгений Миронов вышел в образе гениального актера Михаила Чехова, Константин Райкин примерил роль Соломона Михоэлса, а Илзе Лиепа предстала роскошной Айседорой Дункан.
Одна из самых смешных и трогательных сцен была посвящена борьбе за сердце Константина Сергеевича двух соперниц — знаменитой французской танцовщицы и его жены, актрисы Марии Петровны Лилиной, ласково называвшей мужа Кокосей (ее очень здорово сыграла Полина Медведева). В эту картину идеально вписался даже английский режиссер Деклан Доннеллан, прочитавший письмо своего соотечественника Гордона Крэга о Художественном театре.
Главные авторы МХТ — Чехов и Горький — говорили с экранов голосами Владимира Сорокина и Захара Прилепина, и оба жаловались на непонимание и коверканье их пьес в театре. Известно, что Станиславский для создания атмосферы любил насыщать свои спектакли пением сверчков, завыванием ветра, звоном колокольчиков на тройке (в этот вечер их тоже тщательно воспроизвели, уставив всю сцену шумомашинами). Так что Чехов грозился снабжать свои будущие пьесы ремарками «стоит полная тишина».
За разностороннего Немировича-Данченко отвечали сразу три исполнителя — драматург и режиссер Михаил Угаров, актер Константин Хабенский и театральный критик, шекспировед Алексей Бартошевич. А вот для самого Станиславского достойного исполнителя не нашлось. По словам Серебренникова, в современном театре просто нет фигуры, равной ему по величине. Поэтому текст от основателя МХТ читал с экрана актер Анатолий Белый.
В этих письмах и записках Станиславский неожиданно предстал фигурой почти трагической. Создатель великого театра и уникальной актерской системы жил не такой уж безоблачной жизнью. Был вынужден заботиться о вещах, далеких от искусства: как прокормить огромную труппу на затянувшихся гастролях, где взять денег на возвращение домой, как удержать артистов от ненавистного ему каботинства, как сохранить дисциплину. Он старался контролировать все: грязные парики и старые костюмы капельдинеров, выбитые стекла в уборной и спекулянтов возле касс, даже морщинки на трико артистов выводили его из себя, так что Станиславский обязал подчиненных снимать кальсоны и носки, надевая костюм.
Поначалу эта мелочность кажется смешной. Но потом понимаешь, что для человека, целиком отдавшего себя любимому делу, в нем не может быть мелочей. Он стремился к недостижимому идеалу и поэтому неизбежно терпел одно поражение за другим. Одна из первых актрис МХТ Мария Андреева (Наталья Тенякова) вспоминала, как реформатор сцены плакал от бессилия, когда два артиста портили спектакль из-за личной ссоры.
Да и с властями отношения складывались не гладко: его брат и племянник погибли на Лубянке, а в 1925 году на несколько дней был арестован и сам Станиславский. В спектакле Серебренникова люди в штатском долго пинают ногами огромный белый шар с портретом великого режиссера, пытаясь запихнуть его под темный брезент. Но, пожалуй, самое ужасное, что случилось со Станиславским, — то, что он перестал принадлежать себе. Его учение возвели в догму, а его имя стали использовать как карательный инструмент для борьбы с инакомыслящими. Не случайно у Серебренникова на круглых шарах-шлемах энкавэдэшников, похожих на современных омоновцев, вместо лиц светились портреты Станиславского.
В общем, вечер получился совсем не празднично-юбилейным. Скорее это были грустные размышления о судьбе художника, которая всегда трагична и всегда конечна. И когда в финале из-под сцены появилась коробка с сидящим внутри Олегом Табаковым, многие вздрогнули, приняв ее за гроб. А другие — за театральную кассу, которая теперь стала сердцем МХТ. Но в любом случае итоги получились невеселые. Спектакль закончился документальными кадрами похорон Константина Алексеева. Но сказать по привычке, что КС умер, а дело его живет, не получается, спектакль не дает к тому оснований, да и ситуация в нашем театре тоже. Несомненно лишь то, что Станиславский остался в истории великим рыцарем сцены, равного которому нет и вряд ли будет. К сожалению.
