Принятый в первом чтении закон о создании специального уполномоченного органа по управлению двумя главными резервными фондами РФ — Росфинагентства впечатляет масштабами задач: все же оперировать более чем полутора сотнями миллиардов долларов — дело более чем ответственное. Все, кто интересуется вопросом, помнят, что именно благодаря Стабфонду, оберегаемому от жаждущих тогдашним министром финансов Алексеем Кудриным, удалось в значительной мере компенсировать последствия кризиса 2008 года. Насколько эффективно было расходование этих средств — другой вопрос, поскольку с указанной эффективностью в России просто беда в любое время. Эта же проблема — одна из тех, с которой придется что-то делать и создаваемому органу. Сделать вид, что ее нет, уже, видимо, не получится.
Более полно представить себе характер деятельности Росфинагентства можно будет после принятия закона в окончательном виде, когда станет ясен его окончательный юридический статус и правовая форма (полностью государственное, контрольный госпакет и т.п.), а также — что в наших реалиях весьма немаловажно — кто именно будет руководить процессом и кто контролировать от имени государства. Как в постоянно цитируемой фразе главного эффективного менеджера, самое ценное у нас — это люди. Крайне важная проблема: будет ли достаточно аппаратного веса у руководителей нового органа, чтобы противостоять могучим лоббистским группам по освоению госсредств в рамках госпрограмм — основному на сегодня источнику коррупционного раздела бюджетных средств? Не надо быть пророком, чтобы представить, какая борьба пойдет за участие в инвестиционных проектах в рамках распоряжения саккумулированными средствами.
Любые жесткие заявления руководства по этому поводу вряд ли смогут этому препятствовать, поскольку на кону очень уж большие деньги. Чтобы не ходить далеко за примерами, вспомним серьезные предупреждения руководства по поводу освоения средств на строительство олимпийских объектов — и еще до конца не оцененные чудесные результаты. Это такой специфический феномен: даже в процессе кампании по борьбе с коррупцией (или тем, что этим словом называется), когда, казалось бы, надо немного переждать, осмотреться — ничего подобного. В качестве примера можно привести московские дела по откатам чиновникам управ и префектур: ни на минуту не смолкает шелест заносимых купюр. Как в анекдотическом сюжете про трех выпивающих какой-то смертельный напиток: двое выпили и рухнули, а третий плачет, кричит, кричит и плачет, а все равно подносит бутылку ко рту. Масштабы распилов и откатов порядково разные, а принцип — увы — один и тот же.
Так что при отсутствии прозрачных и некоррупционных механизмов контроля никакие жесткие руководящие указания здесь, боюсь, не помогут. В этом смысле было бы полезным на уровне правительства определить и принять на законодательном уровне механизм прозрачного контроля и отчетности деятельности агентства, а также обязательного информирования избирателей о состоянии его дел — разумеется, не раскрывая сведений, составляющих коммерческую тайну. Было бы невредно также установить запрет на использование средств на цели, выходящие за рамки задач агентства. В первую очередь это касается статей «серого» бюджета, то есть трат, не предусмотренных законом, но вызванных политической или политтехнологической целесообразностью. Иначе говоря, это не может быть финансированием выборных процессов, выполнение предвыборных обещаний, включая внебюджетные социальные расходы, финансовая помощь «дружественным» банкам и корпорациям, включая госкорпорации. Иначе все это превратится в кассу взаимопомощи, а не в серьезный финансовый центр. Решение этой задачи опять же требует помимо политической воли постоянного участия ответственных менеджеров с серьезным аппаратным весом (повторимся — если бы не авторитет Кудрина, кто знает, какими средствами пришлось бы теперь оперировать вновь создаваемой организации).
Различные сценарии развития экономики в России (например, представленные в Давосе) не дают излишне оптимистичных поводов полагать, что бюджет будет радовать динамикой профицита и позволять регулярно пополнять резервные фонды. Проще говоря, если стабилизационные ресурсы будут — как бы сказать — подраспилены либо неэффективно потрачены, новые найти будет очень сложно. Про дешевые кредиты стоило забыть уже несколько лет назад, и вспоминать о них нет пока никакого смысла. Так что степень ответственности за принятое решение и тем более за ход реализации весьма высока. Сложность еще и в том, что устойчивых высокодоходных и одновременно низкорисковых инструментов за пределами рекламных роликов не бывает. И работа с инновационными проектами в России пока чаще приводит к анекдотам, а не к результатам.
Но все это не отменяет актуальности самой задачи. Ведь если говорить о проблеме в чистом виде — то, разумеется, деньги должны работать, это их прямое назначение в разумной экономике. Спорить с Марксом можно, но игнорировать не получается.
Просто хотелось бы, чтобы не повторилась старая история с конверсией на военном заводе, когда создали цех по сборке детских колясок, а на выходе все равно пулемет получился.
