Теодор Курентзис: «Хочу получить российское гражданство»
Труппа Пермской оперы начала финальный раунд борьбы за «Золотую маску»: 18 и 20 февраля подопечные Теодора Курентзиса покажут в Москве моцартовскую Così fan tutte и Medeamaterial Паскаля Дюсапена. С последним пермским культурным революционером пообщался обозреватель «Известий».
— Вашу Così fan tutte недавно записала компания Sony. Какой следующий проект вы намерены выпустить на CD?
— «Весну священную» Ромео Кастеллуччи, которую мы покажем и запишем в июле. Я долго думал, как отметить столетие балета Стравинского. Все варианты хореографии уже испробованы, после Пины Бауш ничего нового не появилось. И вообще, все уже привыкли к «Весне», она стала классикой. Только революционер Кастеллуччи может возродить тот дух радикализма, который царил на премьере «Весны». Вполне вероятно, что нашу постановку примут в штыки. Пермь, город Дягилева, должна быть на шаг впереди Европы, мы не можем отставать.
— Как оцениваете свой недавний дебют с Венским филармоническим оркестром?
— Он был успешным. Венская филармония — самый традиционный оркестр Европы. Причем у меня был не молодой состав, а те, кто играли еще с Клайбером и Бернстайном. Работать с ними как с MusicAeterna (камерный оркестр, созданный Курентзисом. — «Известия») невозможно. Так что это был эксперимент: насколько можно сдвинуть с места людей, привыкших играть Моцарта в своей манере. Многие ждали скандала, думали, что я разверну филармоников на 180 градусов. Но я понимал, что у меня одна репетиция, так что лучше поработать над интерпретацией, чем пытаться начать с чистого листа.
— Вы сотрудничаете с Большим театром?
— Раньше я работал в коллегии дирижеров. Потом в театре появился главный дирижер, и коллегия была распущена. У меня хорошие отношения с руководством, и меня приглашают ставить в Большом, но у меня очень плотный график.
— Как вы восприняли нападение на Сергея Филина?
— Я в шоке. Очень жаль, что такие вещи могут происходить в культуре. Начинаешь задумываться, чего ждать дальше. Интриг и зависти в Большом театре советского периода, как говорят, было еще больше, но о таких методах и речи быть не могло. Мы все должны задуматься, как мы дошли до этого, и сделать выводы. В театре должны понять, что атмосфера нездоровая, она требует изменений. Большой не может быть только витриной. Он должен быть организацией, которая действительно дает свет, открывает новые направления.
— Не опасаетесь за свою безопасность в Перми?
— Нет, у меня в театре абсолютная демократия. Я грек и знаю, что это такое. Мы все друзья, все со мной на «ты». Важно понять, что твои артисты — это твоя семья. А с семьей надо стараться жить гармонично.
— У вас есть российское гражданство?
— Нет.
— Не хотите его получать?
— Хочу, я давно подал заявку на гражданство, еще в Новосибирске. Мне ответили, что для них это большая честь, были письма министра и президента, но с тех пор ничего не сдвинулось. Я люблю Россию. Когда все хотят уехать отсюда и получить иностранное гражданство, я осознанно хочу получить российское.
— Вы профессионально учились вокалу. Какой у вас голос и применяете ли вы его в деле?
— У меня бас, но сейчас я не пою. Я учился, чтобы понимать природу голоса и знать, как преодолеть все певческие проблемы. Считаю себя очень хорошим педагогом по вокалу.
— Когда вы переезжали в Пермь, там были Марат Гельман, Эдуард Бояков, жила еще идея культурной революции. Сейчас вы остались в одиночестве.
— Пермский театр для меня символизирует последнюю надежду на децентрализацию российского искусства. Культура в России катится вниз, а мы идем вверх. И закономерно, что Sony записывает Моцарта не в Большом театре, а в Перми. Все эти большие организации очень негибкие, у них есть сложившиеся традиции. Шаг вперед могут сделать те, в которых есть мобильность. В Перми балетная традиция прочная, а оперной нет, мы ее создаем только сейчас. Наша мечта — сделать так, чтобы через 50 лет Пермь стала российским Зальцбургом. Для этого нужно создать здесь консерваторию с современной системой образования. Добиться этого в столичных консерваториях не выйдет, потому что они тоже очень традиционные.
— Ваш контракт рассчитан на пять лет. Останетесь дольше?
— Я хотел бы остаться в Перми на всю жизнь. Очень весело, когда летишь дирижировать Венской филармонией из Перми, а не из Парижа.
