Александр Васильев: «Цискаридзе — теплейший и добрейший человек» | Статьи

В рамках серии «Фотографии замечательных людей» вышла в свет книга Александра Васильева: «Париж–Москва: долгое возвращение». С автором встретилась корреспондент «Известий».

— Почему ваша книга называется «Долгое возвращение»?

— Это вопрос к издателю. У меня такой поток книг, что я не успеваю за всем следить.

— Помимо фото в книге обещаются откровенные интервью.

— Это действительно так. Здесь очень много о моей первой любви, коллекционировании, о КГБ, отъезде. Шпионские, личные истории, о которых я еще никому не рассказывал.

— Но во Францию вы уехали за любимой девушкой?

— Да, это правда. В книге есть целая глава.

— Сейчас у вас квартира в Париже и квартира в Москве. Насколько созвучны эти города?

— Нисколько. Париж — бедный город с потрясающим вкусом, традицией, архитектурой, мощным интернациональным населением, говорящим на разных языках. Москва — монолитный баобаб, который распростер свои корни и ветви повсюду, что, на мой взгляд, является огромной ошибкой градоначальников. Это мания величия. К тому же Москва — разрушенный город, в котором не сохранены традиция, архитектура, дух и харизма. Но это город огромной энергии и колоссальных денег. То, чего не скажешь о Париже. Париж — город увядающей красоты, безденежья и огромного количества бомжей.

— Русские дамы и француженки настолько же контрастны?

— Безусловно. В России женщин больше, чем мужчин, и поэтому женщины вынуждены брать на себя слишком много. В результате типичный русский мужчина — это ТТТ: тахта, тапочки, телевизор. А француженки готовы делить. Муж с женой могут платить за квартиру пополам, готовить или делать уборку по очереди.

— Ваше самое знаменитое детище — коллекция костюмов. Что было последним приобретением?

— Два дня назад я приобрел смокинг Иосифа Кобзона. Следующим станет гардероб маркизы Д‘Алигр в Париже — я купил 17 платьев с грифами Ворта и Дусе.

— Из современных костюмов вы что-то приобретаете?

— Современные наряды — это мусор, ширпотреб, и пока они меня не интересуют. Я собираю либо то, что связано с великими людьми, будь то артисты, художники, модельеры, либо вещи, созданные очень большими домами моды. Мне совершенно неинтересна бытовая мода, джинсы-майки, хотя весь народ ходит в них. Не интересуюсь свитерами и всем тем, что было выпущено в миллионном тираже. Это не ко мне, это в какой-нибудь провинциальный музей.

— А на московские недели моды ходите?

— Нет времени смотреть чужую работу, мне бы со своей разобраться. К своему же счастью не слежу за модными тенденциями. Иначе моя голова была бы похоже на борщ.

— Последнюю коллекцию Dolce & Gabbana, где в качестве принта на каблуках и сумочках используются иконы, вы тоже не видели?

— Нет, и слава Богу. Я не считаю, что эта группа модельеров вообще достойна обсуждения в настоящее время. Они — модельеры прошлого, интересные в 1990-е, 2000-е. Но не сейчас. А что касается сакральных символов, каждый продается как может. Можно ли сделать платье в виде яйца Фаберже? Так же можно разместить икону на каблуке.

— Вас называют трудоголиком.

— Меня никогда не тянет отдыхать. Отдохнем в гробу. Я не устаю от своей работы. Для меня это — удовольствие. Я провел замечательную презентацию. Вечером у меня запись песни с Надеждой Бабкиной. Просто многие люди занимаются тем, что им изначально не нравится, и поэтому им нужен отдых. Я утомляюсь на пляже и никогда не пойду в клуб: меня раздражает громкая музыка, обилие людей и их желание со мной сфотографироваться. Вот это для меня — работа. А посадить цветы и погулять с собачкой — отдых.

— Одна из ваших фраз: для телевидения нужно сниматься, но не смотреть. Откуда такое отношение?

— Телевизор — мой кормилец, мой хлеб, моя профессия. Но я никогда не заведу его у себя, у меня нет времени его включить. Когда я нахожусь в другом городе, иногда включаю CNN. Новостные программы меня больше интересуют, чем постановочные. Мне интересно, что происходит в мире, но не в огромном количестве. Потому что телевидение любой страны чаще всего показывает негативные истории, а я не хочу впускать в мой мир чужое горе. Каждую секунду на свете умирают сотни людей. Мы же не можем присутствовать на всех похоронах. Поэтому давайте выбирать. А ТВ имеет тенденцию навязать нам чужое горе, но я не хочу знать его в таком объеме. У нас у всех есть свое.

— Когда-то вы сказали, что от ваших книг больше толку, чем от «Модного приговора» с Вячеславом Зайцевым. Вот уже три с половиной года вы сами ведете это шоу. Что-то изменилось?

— Конечно. Ведь теперь его веду я. Думаю, зрители тоже это замечают.

— Вам нравится всенародная любовь к себе?

— Скорее да. Я ведь сам к этому шел, это не свалилось на меня обузой. Всегда есть возможность поехать на Гоа или купить маленькую избушку на Цейлоне. К тому же меня узнают только на русскоязычном пространстве, но стоит мне уехать за границу, где не показывают «Модный приговор», вот тебе и отдых от публичности.

— Вы читаете лекции о моде по всему миру. Есть ли особенности в национальных восприятиях?

— Конечно. Недавно я читал лекцию в Дубае, и большинство слушательниц были мусульманки. Перед лекцией цензура проверила все фотографии и убрала все снимки с глубоким декольте или обнаженными частями тела. Слово «секс» нельзя было употреблять как термин, его надо было заменить на «любовное увлечение». В Японии, когда я читаю лекцию, половина зала спит. Им просто неинтересно слушать про европейскую культуру. Конечно, очень хорошо принимают в России.

— Говорят, вы живете на чемоданах.

— Это правда, и это меня очень гнетет. Мой багаж — всегда три чемодана. Большой гардероб и бесконечные подарки: книжки, чепчики, журналы, игрушки. Наверное, нужно оставлять все это в отеле, но это как-то плохо. Поэтому часто приходится покупать новый чемодан для подарков. И всегда у меня с собой есть компьютер. Мой день начинается со страничек в социальных сетях. У меня 101 тысяча одноклассниц: все они сказали, что учились со мной в одном классе.

— В Москве вы соседствуете с Николаем Цискаридзе. В театре у него репутация скандального человека.

— Со мной это теплейший и добрейший человек. Он учился у моей мамы актерскому мастерству, влюблен в искусство и трех актрис: Одри Хепберн, Вивьен Ли и Грету Гарбо. Он собирает старинные фильмы, интересуется историей русского балета Дягилева. Это интеллектуально глубокий, подкованный человек. А скандалит он в театре, но меня там нет.

— Какое определение вы можете дать моде?

— Мода — это коллективное сумасшествие. Возможность массы людей вдруг увлечься чем-то, что, может быть, изначально никогда не нравилось. Кто-то может сойти с ума по клетке, совершенно необъяснимо. Многие модельеры хотели бы, чтобы их создания вошли в моду — это означало бы для них продажи. Но большинство из них просто не попадает в эту струю. А тот, кто попадает, становится миллионером.

— Поделитесь секретом стиля от Александра Васильева.

— Все женщины разные. По росту, весу, возрасту, профессии, благосостоянию, образованию. Как можно дать такому многообразию совет? Это всегда конкретный вопрос. Но общая тенденция такова: подходя к зеркалу, думайте, что снять, а не что добавить.