Антон Понизовский написал «антисословный» роман
Дебютный роман телевизионного журналиста Антона Понизовского вырос из серии интервью. Только это были разговоры не со знаменитостями, а c простыми людьми. Как уточняется в журнале «Новый мир», где роман был опубликован впервые, автор использовал подлинные свидетельства, собранные «в торговых и лечебных учреждениях РФ».
Герой романа — Федор, «молодой человек с мягкой русой бородкой», студент швейцарского университета, куда его определили «молодые и успешные» родители. Поселившись в небольшой альпийской гостинице, Федор расшифровывает интервью, записанные для будущей книги его научного руководителя. Если материал окажется ценным, имя молодого русского пропишут в книге мелким шрифтом.
Согласно теории швейцарского профессора, чтобы понять национальный характер, нужно выслушать исповеди простых людей, будь то русские или португальцы. «Простые» — это не горожане с высшим образованием, а те, кто вырос «в глухой деревне».
Случайное стечение обстоятельств заставляет Федора самолично заняться поисками «национального характера». Из-за извержения вулкана задерживаются все местные рейсы, и привыкший к одиночеству герой получает сразу трех собеседников. Они каждый день собираются за общим столом, чтобы дегустировать альпийскую кухню, а заодно послушать, как Федор зачитывает интервью. Вальяжные курортники, Дмитрий Белявский и его жена Анна, обещаются от скуки «по косточкам разобрать русскую душу». Молчаливая девушка Леля нехотя принимает участие в чтении и обсуждении народных историй.
Женщина, выросшая в детдоме, а потом взявшая на себя уход за больной матерью, жена, пытающаяся вразумить запойного мужа, озлобленный работяга, ненавидящий масонов и евреев, а заодно и «Путина с его медвежонком», — исповедей очень много. Чаще всего сюжеты сводятся к тяжелому непосильному труду, армейским трагедиям и плохой медицинской помощи. Случаются и счастливые воспоминания: например, как детдомовцы жарят хлеб на костре.
Однако Федору, который вырос в «интеллигентной семье», а с 18 лет жил за границей, ничто не мешает искать в этих трудных, сбивчивых хрониках какую-то вдруг возникающую из духа народной трагедии «музыку».
Может быть, «музыка» действительно лучше прослушивается именно из Швейцарии, тем более что автору каким-то чудесным образом удалось оформить больнично-рыночные истории без матерного аккомпанемента. Но и о читателях, которые гораздо чаще Федора сталкиваются с подобными драматическими историями и даже сами становятся их персонажами, автор тоже позаботился.
С каждой историей и с каждым ее обсуждением напряжение нарастает. От того, как где-то в глуши детдомовцы жарят хлеб на костре, каким-то образом зависит, будут ли их соотечественники в Швейцарии кушать «грийотки». Во всяком случае, так кажется автору. Поэтому он и заставляет своих персонажей — идеалиста и циника — перейти от мирной болтовни к настоящему скандалу а-ля Достоевский.
Ссорятся герои и из-за самого автора «Идиота» и «Братьев Карамазовых». Белявский выступает с последовательным развенчанием классика: «Достоевский надул из себя пузырь: «народ-богоносец»… Нет такого народа и не было».
Но обращается Белявский к Федору, а тот со своей швейцарской бородкой и русской кротостью — просто вылитый князь Мышкин. Причем именно Федор интуитивно приходит к отрицанию старых сословных схем противопоставления «интеллигенции» и «народа».
Федор считает, что всем нужно «обратиться в слух» и в смирении внимать незамысловатым речам. Купающийся в своем превосходстве Белявский хочет только, чтобы все убедились: стены, отделяющие от него всех этих рассказчиков, должны быть покрепче и повыше: «Нет, скажи, можно, в здравом уме находясь, видеть в этой стране что-то хорошее?».
Очень осторожно, тактично Антон Понизовский преподносит свой важный вывод: противопоставление «интеллигенции и быдла» уже давно «не звучит». Если одни решат не вещать, а другие — не молчать, то, может быть, удастся обойтись без вызова «настройщика».
