Зрителей пригласили в икеевский ад
Ученика Льва Додина Дмитрия Волкострелова называют главным авангардистом наших дней. Между тем его спектакли не вызывают скандалов в обществе, не завлекают злободневными аллюзиями и не фраппируют шокирующими сценами. Но он постепенно расшатывает и отбрасывает сугубо театральные понятия, такие как сюжет, герои, характеры, действие, актер. Каждая его постановка — это новый опыт, с новыми задачами и условиями игры.
На нынешней «Золотой маске» представлены целых три спектакля Волкострелова (столько же — только у другого хулигана и провокатора Константина Богомолова). Во внеконкурсной программе «Новая пьеса» принял участие спектакль питерского театра Post «Я свободен», поставленный, как и большинство работ Волкострелова, по пьесе белорусского драматурга Павла Пряжко. После пьесы «Трусы» в народе за ним закрепилась слава отпетого матерщинника, а специалисты говорили, что драматург мастерски работает с языком улиц, фиксируя изменившийся строй современной речи и сам способ коммуникаций между людьми. Но в пьесе «Я свободен» Пряжко, напротив, совершенно отказался от вербального языка и предоставил право говорить за себя самим улицам.
Спектакль Волкострелова целиком состоит из слайд-шоу, которое демонстрирует стоящий на сцене режиссер через свой ноутбук. На фотографиях Павла Пряжко — ничем не примечательные минские дворы и предместья, серые дома и дороги, случайные прохожие и вывески магазинов, голые деревья и мерзлая осенняя земля. Причем снимки эти намеренно не художественные, словно сделанные рукой ребенка или новичка, или даже при случайном нажатии кнопки спуска. Иногда слайд-шоу будто заедает и друг за другом следуют 10–20 почти одинаковых фотографий, вызывая в зрителях горячее желание стукнуть режиссера чем-нибудь тяжелым. Собственно, этого от нас и добиваются, реакция зала — один из самых важных компонентов работ Пряжко–Волкострелова.
Например, спектакль «Солдат», выдвинутый на «Маску» в номинации «эксперимент», идет всего 10 минут и состоит из одной-единственный фразы. Солдат приходит в увольнительную, сначала он тщательно моется в душе (зрители наблюдают этот процесс на видео), а потом выходит на сцену с полотенцем на бедрах и сообщает, что не вернется в армию. Всё, остальное додумывайте сами.
Вторая, не менее увлекательная часть спектакля — это дискуссия со зрителями, которые реагируют по-разному: кто-то недоумевает, кто-то начинает обсуждать поступок героя, кто-то ругается и называет всё это надувательством.
Похожая реакция наблюдалась и на московском показе «Злой девушки» ТЮЗа имени Брянцева, которая участвует в основном конкурсе «Маски». Собственно, это первая постановка молодого режиссера-авангардиста в репертуарном театре. Но для показа в Москве художница Ксения Перетрухина выбрала не театральную площадку, а помещение фотостудии в каком-то живописном полуразрушенном сквоте, что придавало происходящему налет богемности.
Перед началом спектакля зрителей угощали чаем и мандаринами, и казалось, мы просто приглашены в гости в какую-то приятную компанию молодых людей, которые неплохо проводит время в типичной икеевской квартире за играми в скребл и необязательной болтовней. Иногда они ходят в бассейн или на каток — тогда на сцену опускаются рулонные обои нужного цвета. А также спят, одеваются и раздеваются, куда-то идут и едут, режут лук, слушают пластинки, смотрят кино.
Спектакль можно описывать исключительно в глагольной форме, потому что и пьеса Пряжко (кого же еще?) почти полностью состоит из ремарок и похожа больше на сценарий. Дмитрий Волкострелов попытался найти для этого киноязыка театральный эквивалент. Получилось ли это у него — вопрос спорный. По форме это один из самых традиционных спектаклей режиссера: тут есть герои, действие, декорации — всё как у больших. Отсутствует только предмет высказывания. Вернее, предметом становится его отсутствие в самой жизни, говоря пафосно — ее полная бессмысленность.
Жизнь персонажей состоит из привычных повседневных действий, из микрособытий, ни одно из которых не становится Событием с большой буквы. Они существуют будто в вакууме, в стеклянном аквариуме, из которого выкачали весь воздух, все чувства и эмоции, и герои превратились в симпатичных, но от того не менее страшных зомби. В общем, из ошметков повседневности складывается довольно неприятная картина обыденного ада.
Впрочем, у Павла Пряжко есть другая, гораздо более сильная пьеса на эту тему, которая так и называется «Три дня в аду». Она написана совсем другим языком и состоит из сплошного потока сознания жителей белорусских окраин. Но безделье благополучных и обаятельных хипстеров в конечном итоге оказывается ничуть не лучше мрачного бытового болота люмпен-пролетариата. И не важно, что одни сидят в своих айфонах, а другие подсчитывают рост цен на крабовые палочки. Ад меняет фасон и расцветку, но не перестает быть адом.
