«Дьявольские мысли часто залетают в умы самых чистых людей»

14 апреля в «Ленкоме» состоится премьера спектакля «Небесные странники». В своей новой работе худрук театра Марк Захаров соединил древнегреческую комедию «Птицы» с произведениями Чехова. Накануне премьеры мэтр рассказал о своей постановке «Известиям».

— Марк Анатольевич, почему вы обратились к такому необычному материалу, как «Птицы»?  

— Аристофан — отец комедии. Вероятно, его произведения лежат в основе нашей цивилизации. Не скрою, иногда замысел спектакля рождается странно, не всегда его появление обосновано интеллектуально. Мне понравилось слово «Птицы». После Альфреда Хичкока, снявшего одноименный фильм, мы перестали воспринимать птиц как небесных созданий. Мы согласились, что существует какой-то параллельный мир, которого нужно опасаться, мир, несущий угрозу.

Если фотографировать музейные палаты по ночам, иногда что-то отображается на пленке. Углубляться в это не надо, во всяком случае, Православная церковь не советует. Это опасно для психического здоровья. Как здравый человек, я стараюсь отбросить суеверия, но они витают надо мной. Я ухожу в сторону от ответа, потому что не знаю, как правильно ответить на ваш вопрос.

— В качестве литературного спутника Аристофана вы выбрали Чехова. Чем был обусловлен такой выбор?

— Чехов возник как высшая точка в развитии жанра комедии, когда она становится страшной или печальной. Сначала мы нашли инсценировку «Попрыгуньи» — трагического рассказа с элементами юмора, со временем к «Попрыгунье» добавились «Черный монах» и «Хористка». Все это начало соединяться в единую конструкцию в стиле театра «Ленком» — зрелищную акцию, где, как и в жизни, не всегда сходятся причинно-следственные связи. Это фантасмагория, игра со скрытыми и явными идеями Антона Павловича. Чеховская мысль в субъективном видении режиссера.

— Как в спектакле возник Александр Балуев?  

— Фантасмагорически. У меня была навязчивая идея, что играть Дымова должен только он. Особой надежды на то, что он согласится, не было, потому что Александр плотно занят в кино. Но он прочел инсценировку, дал согласие и очень интересно играет.

— Балуев войдет в труппу «Ленкома»?

— Этого я не знаю. Судя по тому, как он относится к работе, для него это акция серьезная, имеющая дальнейшее продолжение. Пока я боюсь ему делать предложение, вдруг откажет. Буду работать над этим вопросом постепенно (улыбается).

— Герой Балуева, Дымов, похож на современного человека, которого, если он мыслит не в общепринятых рамках, ждет настоящая расправа окружающих.

— Вы точно сформулировали. Дымов интересует меня как человек положительного склада. Нормального честного человека всегда окружает сонм сомнений и разного рода иллюзий.  Дьявольские мысли иногда носятся в воздухе, часто они залетают в умы самых чистых людей. Химеры приходят без спроса.

— В «Небесных странниках» угадываются актуальные социально-политические мотивы.

— Мне бы не хотелось так точно соответствовать вашему определению. В последнее время в театральном процессе стали преобладать беспросветные социально-политические спектакли. И так жизнь сложная, приходишь в театр — и видишь, что тут дело еще хуже. «Ленком» — театр зрелищный, даже если в «Гамлете» все друг друга убьют, а сцена утонет в крови, после нашего спектакля зритель должен уйти с ощущением светлого катарсиса.

— Не боитесь критики людей, которых вы в своей постановке так тонко высмеиваете?

— Я опасаюсь критики. Не могу сказать, что отношусь к тем людям, которым всё равно, что о них пишут. Я делаю свое дело для людей, «Ленком» живет для своего зрителя, и каких бы проблем он ни касался, он стремится создать праздник.

— За время вашего руководства в «Ленкоме» не было ни единого скандала. Актеры вашего театра не выносят сор из избы, против вас не бунтуют. Как вам удалось достичь такого результата?

 — Мы строго следим за дисциплиной. Я прошел большой неприятный путь в самом начале. Увольнял людей за дисциплинарные нарушения, за неумение отрегулировать взаимоотношения с алкоголем. Через какое-то время эти меры были оплачены благоприятной атмосферой, возникшей в театре. В строительстве этой атмосферы участвовали многие великие люди: Леонов, Абдулов, Янковский, Пельтцер, Караченцов. Мне радостно, что вопросами этики в нашем театре занимаются все, не только художественный руководитель.

— Вам пришлось увольнять людей. Как вам кажется, подобная мера могла бы решить проблемы, возникшие в Большом театре?

— Очень трудный вопрос. Я боюсь некорректного вмешательства со своими идеями по этому вопросу. От трагических случайностей никто не застрахован, но если люди с уважением относятся к себе, друг к другу, к своей работе, пунктуальны, вежливы и следуют заветам великих мастеров, такие страшные вещи не должны происходить. Мне кажется, первооснова — это атмосфера, которая создается в театре.

— Как получилось, что вы подписали письмо против директора Большого Анатолия Иксанова?

— С моей стороны это было глупостью. Я не изменил своего отношения к Николаю Цискаридзе, по-прежнему считаю его выдающимся мастером и педагогом. Бывают такие звонки на ходу, когда тебе говорят, что есть письмо в поддержку уважаемого человека, оглашаются подписавшие люди и ты соглашаешься к ним примкнуть. Я думал, что подписываю письмо с пожеланием, чтобы Цискаридзе возглавил балетную труппу. Потом выяснилось, что письмо по поводу смены руководства Большого театра. И мне было досадно за собственную некорректность, невнимательность. Тогда я написал письмо Иксанову, в котором принес ему свои извинения, написал, что не считаю себя вправе решать вопросы по руководству главного театра страны.

— Осенью «Ленком» ждет знаменательное событие — вам исполняется 80 лет. С каким настроением вы подходите к предстоящему юбилею?

— С затаенным ужасом. Я понимаю, что глупо и недостойно страшиться своих лет. Но, к сожалению, от самочувствия и здоровья главного режиссера зависит слишком многое, и в этом есть великая несправедливость театра как такового.