«Навальный — наш новый Ельцин», — жужжит день-деньской пчелиный рой пикейных жилетов. Под этот хор просыпаешься, под него же и засыпаешь. Тоже мне, сравнили советского «принца крови» и мелкого буржуа, спроворившего себе адвокатскую корочку. Но и отмахнуться от этой параллели не получится.
Ельцин боролся за «народ» и против «аппарата», против «привилегий номенклатуры», а Навальный зовет нас в поход на «жуликов и воров». Как и Ельцин, Навальный строит себе репутацию человека, лично обиженного властью. Как и Ельцин, он охотно играет с «русской идеей» и в то же время опирается на столичных либералов, которые готовы идти за его «простым русским» (т.е. не интеллигентским) лицом, как за проходческим щитом, пробивающим для них тоннель к власти. И даже названия их родных деревень — Бутка, Бутынь — звучат похоже: это ли не знамение?
И все же я не думаю, что Навальный обречен повторить путь Ельцина. По крайней мере один человек несокрушимо стоит на его пути. Это сам Борис Николаевич, его грузная сизая тень.
«Вирус Ельцина» атаковал ослабленный общественный организм, темп разрушения которого был ограничен только скоростью размножения вируса. Заплатив дорогую цену, мы приобрели опыт и вместе с ним — некоторую сопротивляемость. И теперь, когда общество в связи с выборами московского мэра вплотную столкнулось с «вирусом Навального», оно, вместо того чтобы безвольно поднимать лапки вверх, стало бурно вырабатывать антитела.
Проще говоря, вам не захочется входить в ту же реку, если вы еще не вполне обсохли после предыдущего заплыва. Ведь аналогия «Ельцин — Навальный», на взгляд среднего избирателя — палка о двух концах. Многие помнят, как поступал Ельцин, идя к высшей власти, и мало кто сомневается, что Навальный будет действовать точно так же.
Овладев Российской Федерацией, Ельцин использовал ее как таран против союзного центра, против ненавистного Горбачева. Что стал бы делать Навальный, если бы он оказался в кресле московского мэра? Конечно же, он направил бы ресурсы Москвы на борьбу с центральной властью, а может быть, даже попытался бы сделать из города плацдарм для силовых действий. Но Москва крайне уязвима: достаточно вывести из нее несколько крупнейших налогоплательщиков, и городской бюджет затрещит по швам. Война между Москвой и Кремлем окажется болезненной для всех жителей, но столичные хипстеры, 18 июля пришедшие защищать Навального на Тверскую, будут просто сметены ударной волной, а их передовые урбанистические идеи окажутся в той же груде мусора, что и недоеденные митболы (по-русски — фрикадельки), обломки стильных очков, модные кедики, айфоны и айпады.
О том, что московский организм сопротивляется инфекции, говорят данные опроса ВЦИОМа. За те самые дни, когда Навальный был брошен в узилище, освобожден и торжественно встречен толпой на Ярославском вокзале, его рейтинг вырос меньше, чем рейтинг коммуниста Мельникова, за это время никак себя не проявившего (причем в обоих случаях этот рост был ниже статистической погрешности). Так рушатся выкладки «поднавальных» экспертов, трубивших о том, что теперь, после суточной отсидки, наш экспресс-Мандела может рассчитывать на 20, 25 или даже 30% голосов.
Еще более тревожная новость для штаба Навального — впечатляющий рост его антирейтинга, с 33 до 39%. Судя по данным опроса, из каждых девяти человек, узнающих в эти дни о Навальном, шестеро тут же переходят в лагерь его противников.
Но есть и более печальный сюрприз для нашего героя: антитела стали размножаться и в том кипящем слое политизированной публики, который прежде считался его ядерным электоратом. Свидетели пламенных речей Навального на Болотной и Сахарова, которые, по идее, уже должны обзванивать родственников, обходить соседей и хватать за лацканы сослуживцев, агитируя за своего кумира, вдруг в массовом порядке стали задавать неудобные вопросы ему и о нем. Так, журналиста Айдера Муждабаева взволновало то, что Навальный некогда называл грузин «грызунами», а азербайджанцев — таким словом, которое я не решусь воспроизвести в печати.
Сам Навальный судорожно ищет политическую идентичность, вдруг занадобившуюся ему, как парадный костюм для раута, попутно выдавая такие фразы: «В Новой России, конечно, никаких политологов не будет — скормим их диким зверям на потеху детям, пришедшим в зоопарк». Скажете, шутка? Скорее, пробный шар: политик, прежде изображавший из себя демократа, ныне пытается сделать ставку на то, что принято стыдливо называть «извечной тоской россиян по сильной руке».
Не отстает от шефа и менеджер избирательной кампании Навального Леонид Волков, для разнообразия предлагающий вешать политологов на люстрах. Свою задачу в кампании он тоже понимает своеобразно: «Мы им устроим Навального из всех щелей, из каждого утюга». Не знаю, как вы, а я свой утюг включать побаиваюсь, и вещи уже неделю лежат неглажеными.
Навязчивая пропаганда вызывает жжение и зуд; кандидат мечется и произносит нелепости, распугивая попутчиков; его соратники идут кто в лес, кто по дрова, а кто и вовсе отходит в сторону; обстоятельства чудесного освобождения вождя таковы, что многих терзают смутные сомнения: а не пародия ли он, не проект ли? И вот в воздухе начинает сгущаться сероводородный аромат поражения.
Теперь понятно, что погубит Навального как политика. Не козни суда и прокуратуры, не проделки избирательной комиссии, не провокации прокремлевской молодежи. О нет, его растерзают собственные сторонники. Люди сочувствуют тому, кто борется и страдает, но безжалостно набрасываются на того, кто сделал ставку и проиграл.
И за такой исход мы скажем спасибо Борису Ельцину, первой и незабвенной любви московского демоса. Память о нем — вакцина, живущая в нас.
