В нашем медийном цехе всё чаще услышишь, что, мол, текст умирает, скоро станет никому не нужен, а жить останутся только видео, инфографика и прочие малые формы. Я одним из первых переболел этим радикализмом в команде журнала «Всё ясно» в 2004-м, в экспериментах с «Огоньком» в 2005-м и «Трудом» в 2007–2010-м. Заявляю как ветеран войны с длинными текстами: они переживут нас всех.
Доказательство первое: в эти дни у вас нет недостатка в видеоматериалах из кипящего Киева, но вы ведь зачем-то ищете тексты, которые что-то объясняют и добавляют? Доказательства второе, третье и последующие легко обнаруживаются в реальном мире. Нужно только выйти из ньюс-румов и оглядеться.
История болезни
Журналисты вместе с писателями склонны думать, что имеют монополию на написание текстов. На самом деле существует масса профессий, представители которых ежедневно производят больше тысяч знаков, чем средний сотрудник редакции. Если текст умирает — значит, это должно происходить и там тоже. Посмотрим, так ли это.
Очень хороший пример дают нам врачи. Для них работа со словом является вопросом жизни и смерти пациента. Доктора тратят уйму времени на заполнение медицинских карт. У них даже есть свой письменный язык, помесь скорописи и тайнописи на основе латыни. Медики — профессионалы в написании историй. Историй болезни.
Что же происходит в этом огромном писательском цехе, численно превосходящем наш на порядок? Там всегда стремились иллюстрировать тексты картинками (например, рентгеновскими снимками). Там расширяют использование инфографики, от простейших кардиограмм до каких-то более навороченных результатов обследований. Там работают с таблицами и диаграммами, а компьютеризированную запись о приеме пациента всё чаще делают в виде анкеты, где заполняются готовые ячейки — список жалоб, справочные данные (давление, температура), возможный диагноз и перечень выданных рекомендаций.
Видна ли у них склонность к отказу от формы гладкого текста? Возможно, да, но за это мы их и ругаем, хоть в России, хоть в Америке. Потому что чувствуем, что вся эта (внимание, сейчас будет ключевое слово) дополнительная информация плохо работает без рассказанной истории, сюжета, состоящего из событий. Доктор, несколько лет назад я ощутил такие-то недомогания, но не придал значения. А потом стал чувствовать чаще и по-другому. А потом оно как дало! И вы мне прописали это, но оно мало помогает, а теперь еще добавились новые симптомы. И я боюсь, потому что моя бабушка умерла как раз от такого. Вот теперь всё на месте: завязка, перипетии, кульминация и приближение к (хеппи?)-энду.
По какой-то причине мы стремимся к драматургии, это базовая потребность, часть человеческой натуры, она всегда была при нас и никуда не денется. Отсюда и мечта о семейном лекаре, который помнит все болячки наши и наших близких, то есть владеет сюжетом и способен его развивать, расскажет о нас такое, что мы уже и сами забыли, а не то что эти, бездушные. Вы, доктор, хоть от карты оторвитесь, на меня живого посмотрите.
Христовы заповеди в инфографике
Схожую склонность к нарративу (как это по-русски, сюжетосложение?) мы видим и в других профессиях, основанных на работе со словом. Драматургическая история рождается в милицейском протоколе, переходит оттуда в уголовное или гражданское дело, а затем в судебное заключение. К нему могут быть приложены схема, фото- видео- и артефакты с места, но сами по себе они не работают. Состязательный процесс есть борьба за возможность рассказать историю по-своему. Никакой смерти текста в юридической сфере не предвидится. Там еще законы и кодексы, кстати, пишут, но их как раз читают только профессионалы по необходимости. А почему? Нет сюжета.
В бизнесе, казалось бы, напротив, любят оперировать слайдами и таблицами Excel. Но что такое идеальная деловая презентация? Это когда небольшое количество графических данных на экране дополняется хорошо подготовленным устным текстом. Инфографика — отличный способ сделать историю более интересной, только сама история должна у вас быть. Если же оратор думает, что вместо сюжета люди ждут от него перечисления сухих данных, он быстро упускает внимание.
В политике — сплошные истории и интриги. Голосуют за того, кто лучше сочиняет и произносит тексты, и за более изощренную команду тайных сценаристов. У них даже вопроса такого нет — а может быть, вместо текстов избирателю нужно что-то другое? Навальный чувствует конъюнктуру и не уйдет в инфографику, хотя пользуется ею.
Если бы письменный текст действительно отжил свое и человечеству требовались исключительно новые формы усвоения информации, лучшие тексты из прошлого уже были бы переформатированы. «Войну и мир» в принципе можно попробовать изобразить как графическую шкалу событий или несколько пересекающихся шкал для каждого персонажа. Но понятно это будет лишь тем, кто хотя бы немного в курсе сюжета.
Религия — еще один отличный пример. Католики знали толк в мультимедийности и мультиплатформности еще в Средние века. В богатом храме вы насчитаете несколько форм пересказа Откровения и Предания: картины, скульптуры, мощи, сама месса. Но все они, опять же, лишь дополняют Книгу. Не знающий ее содержания посетитель смотрит на изображения христианских героев и событий как на китайскую грамоту.
Контора пишет
Откуда тогда взялось волнение по поводу якобы умирания интереса к тексту в журналистской среде? А от противного, от многолетнего игнорирования двух аксиом, давно известных в сферах, где владеют мастерством складывать тексты не хуже, а порой и лучше нашего. Во-первых, работает не любой текст, а история с сюжетом. Во-вторых, текст — это хорошо, но мало. Он гораздо полнее усваивается и дружелюбнее принимается публикой в комплексе с изображениями.
Но у нас на этот счет долго существовала профессиональная фобия. Вот пишущий врач понимает, что дополнительные элементы вроде рентгена делают его текст более убедительным. То же самое думает следователь о каких-нибудь отпечатках пальцев и иллюстрированных результатах экспертиз. А журналист часто и не умеет работать с инфографикой, и считает, что она оскорбляет высокий вкус его аудитории.
Журналисты вообще весь XX век спекулировали мнением читателя, совершенно его не зная и даже сознательно игнорируя. В какой еще индустрии считают сумасшедшим клиента, обратившегося с проблемой в компанию, продукцию которой он покупает? Старая, каждому известная шутка: все письма в редакцию, мол, пишутся из ближайшего сумасшедшего дома, ха-ха.
Интернет подарил коллегам троянского коня в виде возможности следить за реальным интересом читателя в режиме онлайн. И выясняется страшное: я тут творю, добываю потом и кровью эксклюзивы, а они, предатели, кликают на всякую ерунду. На веселые картинки! И вслед за стадией неприятия приходит другая крайность: раз никому великие распрекрасные тексты больше не нужны, особенно длинные, давайте перестанем их писать.
Смешно же, что в соседней книжной отрасли продолжают выпускать тексты на сотни страниц и продают их за деньги. А коллеги журналисты при этом паникуют, что тексты на 15 тыс. знаков не будут брать бесплатно. Конечно, будут, если ваши эксклюзивные факты приправлять грамотной драматургией, а в идеале — подавать их с набором инфографических закусок. У нас в цеху пока мало кто так умеет и хочет, а придется учиться у тех, кто делает это лучше: политиков, религиозных проповедников, авторов научпопа. У телевизионщиков. И даже — о горькая судьба! — у блогеров.
Длинные нарративы будут нужны человеку до тех пор, пока он стремится понять и объяснить жизнь. Это и есть базовая потребность, утолить ее невозможно, рассматривая только короткие эпизоды без связи друг с другом.
И даже ТВ и видео не убьют хорошие текстовые истории, а будут жить с ними параллельно. Потому что не всё снимается на видео, но буквально всё возможно описать словом.
А еще наше преимущество в том, что видео можно подверстать к тексту, оно будет его дополнять, обслуживать. А наоборот не бывает, по телевизору и в YouTube длинные тексты не показывают.
