- ВКонтакте
Шпион щеголяет хладнокровием, он превосходно владеет собою и языком народа, среди которого ему предстоит затеряться. «Хочет включается, хочет выключается — стихия»! — произносит герой Георгия Жженова, когда радио в купе поет про «берег турецкий».
«Любимый город может спать спокойно»! — выключив назойливый приемник, цитирует Бернеса переодетый чекист, Михаил Ножкин, автор знаменитого макабра «А на кладбище всё спокойненько».
Утром пассажиры проснутся под еще одну песню Бернеса, но уже без Ножкина, инсценировавшего кражу чемодана. Так начинается всем известный триллер, который нам показывают уже 45 лет подряд. И мы, в отличие от тех, кто видел премьеру этого фильма в кинотеатре, заранее знаем, кто шпион, а кто — разведчик.
Свидригайлов умел организовать коллектив, всё вокруг него было на «патриархальной» ноге. Таков был и мой дядя Павел — подводник с блатным прошлым, герой заметки «Просто коммунист» в многотиражке «почтового ящика», где он, будучи квалифицированным радиоинженером, получал хорошие деньги. В его любимом ресторане «Березки» гусарили люди с опытом, люди средних лет. Буквально все — официанты, лабухи, метрдотель Мухамедов (бывший помреж театра кукол) — все у дяди были там свои, знакомые до буржуазного подобострастия.
Стоило ему походкой Жана Габена войти в зал, оркестр начинал играть его любимую «Я в весеннем лесу…», которая через 10 лет будет звучать как дикий нафталин на фоне новейших заказных шлягеров Антонова и Кутуньо.
Незадолго до смерти Свидригайлов слушает девушку Катю, угощает ее шампанским, степенно позволив ей поцеловать руку с дорогим перстнем… Однако мы заранее знаем, чем закончит свой последний день Аркадий Иванович, джентльмен «поведения забубенного», а человеку, читающему роман Достоевского впервые, ничего этого неизвестно, и сцена в трактире кажется ему частью культурной программы знающего толк в развлечениях барина.
Когда-то я мог часами фантазировать, пытаясь воссоздать впечатления человека, впервые услышавшего «Битлз» в том виде, в каком ему это разрешили, без убыстренной промотки вперед — когда он слышит первый куплет, но еще не знает, каким будет припев.
Примерно так к нам, заслоняя суетных идолов современности, подкрадывается живое прошлое. То включается, заглушая акустические бомбы агрессора, то снова выключается, оставляя нас в задумчивости, — стихия.
Трафаретный заголовок «Встреча с песней» может скрывать трогательную, с налетом фантастики, историю. Еще недавно, какая-нибудь «девица Катя», осушив фужер шампанского, могла взять гитару и без запинки, аккомпанируя правильным перебором, исполнить от начала до конца «Акварели реки» Рафаэля или «Прости мне этот детский каприз» Мирей Матьё на языке оригинала.
Кому как, а мне памятны и очень дороги необъяснимые, полные какого-то бессмысленного символизма случаи подобных контактов с чем-то щемяще эфемерным и притягательным.
Мы молоды, пока нам поют, как умеют, интимным шепотом, без аккомпанемента, «песни зарубежных композиторов», а мы мечтаем о полноценном их воспроизведении с импортных носителей.
Затем, перешагнув извилистую грань, мы готовы вымаливать у призраков «спойте еще», но вместо шершавой обложки наши пальцы сжимают пустоту.
Сверхъестественно долгий, достоевский день уходит в ночь, в «Желтоглазую ночь». Пресыщенного жизнью джентльмена Свидргигайлова, словно разбойника в старости, обступают «мною убиенные» из списка забытых шлягеров. Песни с эротическим оттенком подстерегали в самых неожиданных, подчас весьма многолюдных местах.
Влюбленные средних лет на заднем сиденье позднего троллейбуса всю дорогу слушали «Желтоглазую ночь», записанную несколько раз подряд, без чьей-либо подсказки и рекламы, предпочитая ее самым модным новинкам от Пугачевой до Queen.
Выходя на своей остановке, я жестом изобразил «О’кей», они улыбнулись в ответ, я вышел, прекрасно понимая, что больше никогда не увижу ни эту парочку, ни их портативный магнитофончик.
Термин «эротизм» я прочитал и запомнил в статье про Рафаэля, два листа из журнала «Смена» ходили по рукам. Однажды на перемене мой одноклассник продемонстрировал мне коллаж — неровными буквами, задолго до Sex Pistols он наклеил словосочетание… «Эротизм — ха-ха-ха!» Я ничего не понял, но работа юного художника мне понравилась. Точно так же мне нравились непонятные тексты песен, которые переписывали от руки старшеклассницы в оранжевых гольфах. Например, «S.O.S.» Гюли Чохели: «Наши губы забыли друг друга, наши руки забыли друг друга». Ну и что? Эротизм, ха-ха-ха…
Зато откровенно нимфоманская «Горечь» Эдиты Пьехи импонировала шелестом электрооргана в духе The Doors.
Отсутствие регулярных официальных хит-парадов компенсировали домашние радиоточки и прямые трансляции концертов, в которых артисты часто исполняли то, что не попадало на пластинки и телевидение.
«Портрет работы Пабло Пикассо» в хмельных эфирах радиохулиганов несколько лет успешно конкурировал с «Белым альбомом» и мрачной музыкой ранних Black Sabbath.
«Мужская верность» Джордже Марьяновича никогда не выходила в виде официальной пластинки, но ее можно было спросить в студии звукозаписи, как спрашивают в аптеке вышедший из моды наркотик или предлагают реализовать нелепую фантазию, — эротизм ха-ха-ха…
Классический пролог фильма ужасов — молодой человек с подругой попадают в заброшенный особняк и, обнаружив в лаборатории целый арсенал психоделических веществ, начинают с ними экспериментировать, не задумываясь о последствиях. Или, еще проще, находят в гараже грузовик непонятной водки.
Люди исчезали, но оставался собранный ими материал: стопки пластинок, нередко уцененных до смехотворной цены, чтобы на них позарился представитель второго поколения ностальгирующих. Николай Щукин, певший с иностранным акцентом; итальянский экс-патриот Гуальтеро Мизиано; очень молодой, естественный и талантливый Жан Татлян; какие-то куплетисты; экзотический республиканский фольклор — пожалуйста, изучайте, «любите при свечах», по совету той же Пьехи, неделями не выходя из дома.
Очарованный странник вышагивает по периметру «музыкальной шкатулки», словно поэт Жуковский по царскосельским аллеям, любовно цитируя Бенедиктова.
Репродукторы пустынных парков середины 1980-х неожиданно могли выдать забытую мелодию, на несколько минут погрузив одинокого посетителя в атмосферу галлюцинации. В скверах той поры было безлюдно — народ толпился на площадях, едва ли подозревая, что очень скоро будет толпиться на оптовых рынках, где так легко затеряться бывшему резиденту, связавшему жизнь с туземной женщиной из таксопарка.
Для нового поколения гедонистов залежи героина и бренди, превращенные в штабеля грампластинок, — финал, скажем прямо, нежелательный. Но Свидригайлову уже всё равно.
Чтобы оказаться в одном из параллельных миров, совсем не обязательно нажимать на курок, достаточно переключить скорость проигрывателя на 78 оборотов в минуту, и помещение начнут заполнять персонажи в духе пушкинского «Гробовщика». Правда, иногда выйти из такой «музыкальной шкатулки» бывает не совсем просто, точнее, выйти из нее тоже можно, но куда-нибудь не туда.
Я вышел из подземного перехода без проблем. Было без четверти шесть, народ со службы валил в метро, а мне предстояла драгоценная встреча с двумя ветеранами отечественной эстрады, можно сказать, кумирами моей нетипичной юности. Чтобы не отвлекаться, я заскочил в кафе быстро перекусить перед разговором. Работало радио. Я едва успел проглотить ложку харчо, когда передачу прервали ради экстренного сообщения: «Взрыв в переходе на Пушкинской».
Мы беседовали тогда до полуночи — про странности певца Баяджана, про секрет успеха Лили Ивановой, об особенностях вокала Гюли Чохели, о причудах чиновников от советской культуры, о легендарном молдавском ансамбле «Норок». Эти люди знали всё. Но я так и не мог понять, на каком свете я нахожусь и когда всё это происходит — до или после взрыва.
В аллее пустынного парка, в купе вагона, где я единственный пассажир, на пристани, с которой я привык провожать на закате солнце, потому что катера до другого берега оттуда давно не ходят…
Читайте также
Комментарии
Прямой эфир
Подпишитесь и получайте новости первыми
