Кульминационным эпизодом церемонии закрытия Олимпийских игр обещает стать выступление тысячеголосого Детского хора России, собранного Валерием Гергиевым. О преимуществах поющей страны глава Мариинского театра рассказал корреспонденту «Известий» Ярославу Тимофееву.

— Правда ли, что решение о прощальной песне Олимпиады принимал лично Владимир Путин?

— Я считаю, что главным является не выбор песни, а сам факт, что нам удалось сделать этот детский хор частью музыкальной жизни современной России. Выступление в Сочи имеет огромную важность, но еще важнее, что вообще удалось такой коллектив собрать. Хочу обратить внимание всех коллег, что это только первый шаг.

В рамках работы Всероссийского хорового общества мы будем добиваться, чтобы в каждом городе, где живет больше 100 тыс. человек, был бы свой тысячеголосый хор. Вот тогда мы сможем говорить, что опять становимся страной Чайковского и Римского-Корсакова. Я специально беру имена из XIX века. Потрясения 1905 и 1917 годов, Гражданская и Вторая мировая войны, сталинские репрессии — всё это прошло, и сейчас нам нужно снова ощутить себя как поющую страну, верную своим культурным корням.

— Про то, как выбиралась олимпийская песня, вы говорить не можете?

— Этот процесс сейчас нельзя описывать в интервью, потому что он далек от завершения. И не стоит сводить всё к работе для президента или с президентом. Это совсем не так, и наш хор — не разовая акция. Он родился не для того, чтобы исчезнуть после записи одной или пяти песен. Хотя концерт в Мариинском театре сам по себе был сплошное ликование. Это одна из главных акций в моей теперь уже довольно протяженной музыкальной карьере.

— Как и когда возникла идея создания хора из тысячи детей?

— Полтора года назад на Совете по культуре при президенте. Я даже дату помню: 25 сентября 2012 года. Я тогда не собирался ничего говорить — думал, лучше детально определиться со своими намерениями и выступить в другой раз. Но неожиданно пришлось отвечать на вопрос президента, и я понял в тот момент, что самое главное сейчас — сказать о развитии хорового искусства в регионах. Вот так и родилась идея.

— Детям во время долгих и ответственных хоровых выступлений свойственно падать в обмороки. На Олимпиаде этот вопрос будет как-то решаться?

— У нас довольно большая группа организаторов, которые продумывают всё: как разместить детей, как накормить, как тепло одеть, как обеспечить им отдых. Думаю, что даже без вашего вопроса организаторы озаботились бы проблемой обмороков. У нас на днях будет встреча, и мы обсудим все меры для того, чтобы пребывание детей в Сочи стало для них не испытанием, а праздником.

— Вы успели посмотреть церемонию открытия?

— Кое-что увидел, поглядывая на монитор, пока мы готовились к своему выходу. Для меня было громадным переживанием и честью то, что я в числе других представлял нашу страну. А говорить о том, кто такие Валентина Терешкова, Лидия Скобликова или Вячеслав Фетисов, излишне. Первоначально мне была уготована и другая роль в церемонии. Но главное, что всё прошло успешно и миллиарды людей увидели Россию, открытую для всех, организовавшую огромный праздник не только для спортсменов, но и для всего мирового сообщества.

— Как вам подбор музыки для церемонии?

— Хорошо, что была классика. Я бы не был в числе аплодирующих, если бы не услышал ни одного великого русского имени в программе.

— В последнее время в разных странах вы сталкивались с пикетами в защиту секс-меньшинств, адресованными лично вам. Эти акции вас задевают?

— Не важно, задевают ли они меня, они задевают очень многих — тех, кто пришел на концерт в предвкушении хорошей программы. Ведь эти акции делаются не только на радость кому-то, но и как не самый приятный жест по отношению к тем, кто хочет слушать музыку или смотреть спектакль. Я ситуацию не комментирую, потому что не вижу тут проблемы. Возможно, я не владею полной информацией. Мне многое рассказывали. Говорят, что у нас массовые убийства геев. Пытался узнать, где это произошло, но так и не нашел ничего. Здесь нужны более точные сведения.

— В Волгограде в 2013 году было совершено убийство на почве гомофобии — так заявил один из убийц.

— Это государство себе позволило?

— Нет, это были граждане.

— Я не успеваю за всем проследить. Думаю, что проблема секс-меньшинств никак не должна касаться меня лично и тем более коллектива Мариинского театра. У нас ни о какой дискриминации речи вообще идти не может. Российские журналисты это и так знают. А иностранные — не очень.

— Вы рады назначению Тугана Сохиева главным дирижером Большого театра?

— Я ему рекомендовал, естественно, туда пойти. Важно, насколько он будет концентрироваться на этой работе и насколько ему будут предоставлены возможности для того, чтобы обеспечить художественное качество. Всё это должно быть подкреплено и контрактами, и человеческими отношениями. Он сам должен завоевать там авторитет. Мне непонятны причины ухода предыдущего главного дирижера. Но, честно говоря, я так занят работой, что мог бы узнать обо всем гораздо позже, если бы Туган сам мне не позвонил. Он звонил несколько раз, спрашивал совета, перед тем как согласиться.

— На пресс-конференции в Москве Сохиев сказал, что будет счастлив, если вы найдете время дирижировать в Большом театре.

— Это уже вещи, которые надо обсуждать в рабочем порядке. Мы все занятые люди, но я нахожу время выступать во Владивостоке, Якутске или Мурманске, а это требует больше усилий по переброске самого себя, чем концерт в Москве. У вас последние лет 15–17 я появляюсь с оркестром Мариинского театра регулярно. Но хорошо помню, скажем, год 1995-й, когда выступления в Москве казались чем-то почти невозможным, хотя тогда мы уже десятки раз в год выступали в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Лондоне. Такое было время.

Хочу подчеркнуть, что сейчас мои выступления в Москве не зависят от того, кто и куда меня пригласил. Они зависят от того, какому композитору, на мой взгляд, мы можем оказать максимальную поддержку в распространении его идей. Когда я играл циклы симфоний Прокофьева и Шостаковича, я знал, что это можем сделать только мы. Для таких проектов нужен очень подвижный, быстро мобилизующий свои ресурсы оркестр. Кстати, когда вы последний раз слышали «Хованщину» в Москве?

— Если не считать ваш привозной спектакль, то лет 10 назад в Большом театре.

— Вам не кажется, что это огромная проблема? Или я говорю что-то лишнее? Мне кажется, то, что я привез в Москву семь симфоний и пять фортепианных концертов Прокофьева, гораздо важнее и своевременнее, чем появление любого зарубежного оркестра и дирижера с заезженными программами. Успех гастролей не должен зависеть только от того, насколько знамениты оркестр и дирижер. В любых проектах должна быть творческая, содержательная часть. Тугану я советую об этом думать и помнить.

— Советник президента по культуре Владимир Толстой рассказывал, что, обсуждая с ним идею Национального центра искусств в Петербурге, вы сетовали на низкий уровень профессионального музыкального образования. У вас есть рецепты выхода из ситуации? Может, Мариинский театр готов открыть двери для студентов-стажеров?

— Эта тема остается злободневной. Я просто напомню нашему музыкально-театральному сообществу, что только в рамках набора музыкантов для Мариинского театра-2 я отслушал около 600 исполнителей — духовиков, ударников и пока еще далеко не всех струнников. Вместе со струнниками будет около тысячи.

Прослушав такое количество людей, я имею право констатировать состояние подготовки музыкантов сегодня в России и в первую очередь в Петербурге. Кроме того, я вместе с Ольгой Юрьевной Голодец являюсь сопредседателем оргкомитета конкурса Чайковского, а в 2011 году был его председателем. И в этом своем качестве я тоже знаком с положением дел в среде наших юных исполнителей. Наконец, я организовал фестиваль «Лики молодого пианизма», на котором мы услышали десятки пианистов.

Поэтому мне достаточно легко говорить о том, каков уровень преподавания в любимых мною Санкт-Петербургской и Московской консерваториях. Я не хочу никого открыто критиковать и вообще не хочу чего-либо похожего на свару. Считаю глупым организовывать обсуждение будущего Мариинского театра среди людей, которые никогда в жизни там не были. Думаю, что такие обсуждения должны идти непублично и без пиара.

— Вы утверждали, что идея создания объединенного Центра искусств родилась в недрах Минкультуры, а не Мариинского театра.

— Я из самоуважения не хочу включаться в эту дискуссию. Я лишь напомнил всем, что величайшие завоевания Вагановского училища были напрямую связаны с Мариинским театром, потому что Вагановка и жила в Мариинском театре. Вот и всё, что я тогда сказал. А идея центра пришла от юристов Минкультуры. Я с ней познакомился, и то очень общо.

Там в состав центра помимо Вагановки были включены Зубовский институт и консерватория. Я люблю консерваторию, я в ней учился и, поверьте, прославил ее больше, чем многие другие. Поэтому у меня есть некоторое право говорить о том, что и как наша любимая консерватория сегодня могла бы делать. А о Центре искусств надо говорить профессионально, спокойно и с величайшей осторожностью.

— Чтобы не вызывать волнений в среде профессуры?

— Еще три с половиной года назад возникло огромное напряжение, как только я затронул тему жюри конкурса Чайковского. Я сказал, что нам надо хорошенько подумать, кто из педагогов должен войти в жюри конкурса, а может быть, и вообще отказаться от этого. Потому что репутация конкурса падала, и падала в первую очередь из-за того, что в жюри собирались несколько многоуважаемых профессоров двух или трех вузов, одни и те же имена, и решали, кому что раздать. Этот процесс уже называли налаженным бизнесом.

Мне было предложено — не журналистами и не Московской консерваторией, а руководством страны — сделать так, чтобы конкурс прошел ярко, мощно. И с этой целью его реорганизовать. Идея проводить часть состязаний в Санкт-Петербурге пришла мне тогда в голову потому, что Большой зал Московской консерватории был на реставрации и почти никто не гарантировал, что он откроется в срок, к июню 2011 года. А мы тем временем без крика, без шума, без пиара построили шикарнейший концертный зал. Поэтому я знал, что даже если в Москве что-то пойдет не так, на два города мы справимся точно.

Я уже говорил об этом, но сейчас, в связи с Олимпиадой, повторюсь: не хочу, чтобы конкурс Чайковского наблюдал за тем, как самые громкие имена запускаются в мировой музыкальный процесс с площадок других конкурсов. Пока я работаю сопредседателем оргкомитета, надеюсь, этого не произойдет. Если вернуться к вашему вопросу, не важно, будет ли национальный центр искусств или международный центр искусств или вообще не будет никакого центра, — важно, чтобы уровень исполнительства был высокий.