Джон Ноймайер рассказал о духовности, танце и Шнитке
В Театральном музее имени Бахрушина глава Гамбургского балета Джон Ноймайер встретился со зрителями. Желающих пообщаться с хореографом оказалось так много, что занятым оказался не только лекторий музея, но и коридор.
Ноймайер приехал в Москву для финальных репетиций балета «Дама с камелиями», премьера которого намечена в Большом театре на 20 марта. Однако разговор начался отнюдь не с «Дамы».
Прежде всего хореограф рассказал, отчего он так любит ставить балеты на литературные сюжеты.
— Я не могу говорить абстрактно, для меня всегда важно рассказывать какую-либо историю. И если меня действительно трогает произведение, то нужно найти концепцию, способ, как переложить эту мощную идею на язык балета. Ведь в итоге, когда заходишь в зал, чтобы начать ставить, ты совершенно один, под рукой нет книги. Я верю, что литература может быть переведена в танец, только став частью человека, который этот танец ставит, — заявил маэстро.
По его словам, из всех литературных жанров ближе всего танцу поэзия. Не случайно первым балетом Ноймайера стала «Небесная гончая» по стихотворению Фрэнсиса Томпсона.
— Бог там описывается как гончая собака, которая ищет нас. Мы можем пытаться спрятаться, но она все равно нас найдет. Поэзию, как и танец, мы понимаем не конкретно, видим образы и их комбинации, они заставляют нас посмотреть на себя и мир иначе, —углубился хореограф в философию танца. — Меня тронула эта поэма, и мне нужно было найти визуальное воплощение ее образов через человеческое тело. То есть что-то, не совпадающее в конкретных деталях, но в совокупности приводящее к тому же эффекту.
Ноймайер много говорил и о принесших ему широкую известность балетах на сакральные темы — «Страстях по Матфею» и «Легенде об Иосифе». В качестве иллюстрации организаторы подготовили фрагменты из них, в том числе сцену восхождения на Голгофу с маэстро в главной роли.
— Когда я поставил на эту тему балет, был скандал, — вспомнил хореограф. — Но мне было не страшно представить духовные идеи сквозь призму танца. Я верю, танец — великое искусство и может отражать самые разные аспекты человеческой жизни: интеллект, чувственность, сексуальность, духовность. Я не ставил перед собой задачи быть миссионером, но в чем-то этот балет стал символом моей собственной веры, моих отношений с Богом и христианскими идеями. Пожалуй, если бы меня спросили, какую работу я считаю самой важной в своей жизни, я мог бы отметить именно «Страсти по Матфею» на музыку Баха.
Наибольший интерес у зрителей вызвала, конечно, «Дама с камелиями». Как рассказал хореограф, история этой постановки напрямую связана с Джоном Крэнко и его вдовой, балериной Марсией Хайде. Через несколько лет после смерти Крэнко она встала во главе Штутгартского балета и попросила Ноймайера каждый год ставить для ее труппы новый спектакль.
Первым делом Ноймайер подумал об «Антонии и Клеопатре» по мотивам Шекспира. Долгое время не мог определиться с музыкой, пока однажды вечером не встретился в ресторане с Марсией, безумно уставшей после репетиции, и понял: она должна обязательно станцевать Маргариту Готье.
— Это был момент, когда я осознал, что именно эту работу должен делать сейчас, — признался хореограф. — Сперва я думал, что в качестве музыкальной основы возьму оперу Верди «Травиата», у меня был хороший дирижер, который мог переложить оперу для балета. Но через какое-то время Верди показался мне вторичным. Времени оставалось мало, а музыки всё не было. И в момент отчаяния я спросил моего друга, пианиста: «Какую музыку ты хотел бы услышать в «Даме с камелиями»?» И он ответил: «Шопена. Или Берлиоза. Или и ту, и другую».
По словам Ноймайера, в отличие от романа Дюма-сына и оперы Верди, действие в балете развивается «от конца». Спектакль начинается со сцены аукциона, где распродают имущество Маргариты. Торги становятся отправной точкой для воспоминаний Армана. Хореограф ввел в спектакль и новых персонажей: Манон Леско и кавалера де Грие — Маргарита так или иначе сравнивает себя с Манон. Добавлена в сюжет и сцена «балета в балете»: именно повесть о Манон смотрят Маргарита с Арманом во время свидания в театре.
— Если вы хотите рассказать какую-то сложную историю в балете, это тяжело. Танец может говорить только в настоящем времени, — приоткрыл маэстро таинства балетной кухни. — Нет таких движений, пауз или жестов, которые могли бы сказать: это было вчера или это будет завтра. Именно поэтому важно показать аспекты отношений Маргариты и Армана через вторую пару.
Рассказал маэстро и про опыт работы с Альфредом Шнитке: к выбору музыки хореограф всегда относился щепетильно. Произведения выдающегося русского композитора он знал и любил, а подбирая музыку к «Трамваю «Желание», и вовсе переслушал всё написанное им. Тогда хореографу и пришла идея заказать Шнитке музыку к балету «Пер Гюнт» — как отметил хореограф, музыка Грига не устраивала его «прямыми посылами в XIX век».
— Мой Пер Гюнт — очень современный, и музыка должна быть такая же, — отметил маэстро. — Шнитке успел написать первую часть до того, как впал в кому из-за инсульта. Когда он немного оправился, работа возобновилась. Для сцены возвращения Пер Гюнта к Сольвейг я попросил «бесконечное» адажио, Альфред спросил меня: «Сколько времени оно должно длится?» Я ответил: «Это ты должен мне сказать». И он написал адажио на 25 минут. Музыка — это самое важное, потому что музыка — мой партнер.
К радости поклонников Шнитке, хореограф сообщил, что планирует возобновить «Пер Гюнта» в Гамбурге в конце следующего сезона. По его словам, он собирается пересмотреть постановку «с высоты нового опыта». Так что это будет не только возобновление, но и премьера.
